Та, что меня спасла - стр. 17
– Тая, – срывается с его губ, и я сдерживаю себя, чтобы не расплакаться, как маленькая девочка.
– Эдгар, – протягиваю несмело руку, и он тут же овладевает ею, сжимает мои пальцы. Прикладывает мою ладонь к своей щеке. Колется щетина. У Эдгара закрыты глаза. Губы его касаются пальцев. Дрожь проходит по телу. И у меня, и у него.
– Пойдём, Тая Гинц, – купаюсь в его голосе, в этой лёгкой просевшей хрипотце, не сдержавшись, глажу висок. – Пойдём, иначе я всё испорчу. А я не хочу этого.
И я иду за ним. Пошла бы на край света – лишь бы позвал. Тепло его ладони согревает не только холодные от волнения пальцы, а и душу, что трепещет, как знойное марево, плавится от любви к нему.
Машина. Дверца. Хлопок. Кожаное сиденье и полутьма салона. И густой тяжёлый запах, что бьёт в голову и ноздри.
– Это тебе, – изогнувшись, Эдгар достаёт с заднего сиденья букет. Огромный букет белых роз с нежно-розовой каймой по краю лепестков. Тяжёлый и необъятный. Он решил меня поразить?
Трогаю бутоны пальцами. Зарываюсь носом в бело-розовое великолепие. Поднимаю глаза. Встречаюсь взглядом с глазами мужа. Напряжённый, брови сведены. Он волнуется?
– Спасибо, – благодарю его и улыбаюсь. – Они прекрасны.
Эдгар не вздыхает с облегчением, не переводит дух. Просто заводит мотор, и мы трогаемся с места. Едем куда-то. Букет неудобный и громоздкий. Но я ни за что не скажу ему об этом. Ни за что не скажу, что такой девушке, как я, и одного цветка хватило бы. Или скромных три-пять. Но это Гинц. Он ничего не делает наполовину.
В этом букете – очень много смысла. В нём – его желание не поразить, не хвастануть, нет. Это попытка сказать слишком много. То, что пока не смеет слететь с его губ. И я понимаю его без слов. Снова прячу лицо в бутонах. Мой Эдгар. Тот, что не умеет говорить о чувствах. Тот, кому легче купить, чем раскрыться. И я не буду его торопить. Я наслаждаюсь каждым мигом. Он рядом. И впереди у нас целый вечер. Один на двоих.
8. 8. Эдгар
– Сдохнешь! Сдохнешь, как подзаборный пёс! – злится на меня Жора. – Тебе ещё хоть пару дней лечиться нужно. И вообще в свете недавних событий за бронированными дверьми сидеть, а не по городу шляться.
– Я сдохну без неё, – говорю откровенно. – Я вернусь. К ночи вернусь.
Жора закатывает глаза и поднимает руки вверх. Большие татуированные руки с мощными пальцами и очень аккуратными ногтями.
– Ты себя со стороны слышишь? Сам в это веришь? Что увидишь её и вернёшься? Гинц, ты ж не остановишься. Кровь взыграет. И всё такое прочее.
– Жора… – лучше порычать на друга, чем выслушивать его брюзжание. У меня и так всё кипит. Без его подначек. – Я даю слово. Вернусь.
– Дай бог, чтобы под утро, – мудро даёт мне карт-бланш мой верный эскулап. – Она знает, что с тобой случилось? Если предположить, конечно, что это не она.
– Это не она, – у меня нет и тени сомнения. – И она не знает. И я не хочу, чтобы знала. Пока. Ей… и так нелегко. Иначе, боюсь, не я от неё не уйду, а она от меня не отстанет. А мне сейчас нужна свобода действий. И знать, что Тая в безопасности. Здесь, в палате, останется мой человек. Похожий на меня. Будет честно исполнять роль умирающего. Говорю это лишь тебе.
– Доверяешь, значит? – хмыкает Жора, но я вижу, как теплеет его взгляд. Как расслабляются мышцы. И, кажется, я не ошибся в нём. – Тут Сева твой рвался. С охранниками потасовку затеял. Скрутили.