Сыновний бунт - стр. 2

Я не знаю, что значит гордыня и богохульство, не причисляю себя к праведникам, но эта фраза выбила почву из-под моих ног. «Бунт Каина, бунт Хама, бунт сына против отца».

 Прошло время, внутренний рост его продолжался с неистовой силой. Его непринятие Бога усиливалось.

А после случился срыв, запой и его уволили. Для меня это стало большим потрясением.

Однажды утром раздался стук, осипший голос шептал: «Арифовна, это я, впусти..!»

Месяц запоя отразился на его лице: длинная щетина, заострившийся нос. Его плечи поникли, он зашёл, ссутулившись, опрокинул стул у входа.

Несколько дней он приходил в себя в детской, несколько дней я бегала между нашим домом и его. К сожалению, его жена тоже была в том же потерянном состоянии.

Настало время перемен, и каким-то чудом одна из больниц решились взять его на работу после моих просьб.

Это время для него было невероятным подъемом, он с воодушевлением рассказывал о новом месте работы, о том, как там интересно. Жалел меня, застрявшую в болоте рутины районной больницы. Диагнозы, случаи, консультации – все было на порядок выше, интереснее, чем здесь, «на помойке», как он нарек свое прежнее место работы.

Я благодарно выдохнула.

Но через три месяца, ночью раздался звонок. В трубке я услышала его страшный голос: «Арифовна, ты? Маша сейчас умерла. Что делать?»

Через сутки я была возле него, махнув 900 километров по заледеневшей трассе.

Он спал на кроватке своего сына, свесившись на половину. Я тронула его плечо. Он вздрогнул как-то по-детски.

– Маша…Сердце видимо. Ты как думаешь, кардиомиопатия?

– Я приехала к тебе, давай будем хоронить Машу. Где она?

– У нас, в морге. Ее уже вскрыли. Что делать, Арифовна?

Я не знала, что ответить, и сейчас не знаю.

Были похороны, земля полузастывшая, и он в тонких туфлях с отошедшей подошвой, промокший от липкого снега. Не было молитвы, не было надежды.

Я очень хотела, чтобы в эту минуту Тот, от Кого он так защищался, против Кого бунтовал, пришел. Я очень хотела, чтобы Он его обнял и простил. По-отечески, по-божески, по-людски. Я в это верила и верю до сих пор.

Но я знаю и помню, что стало с его жизнью: кладбище, ледяной дождь и красный гроб и в нем мертвая жена. Ни облегчения, ни выхода, одна лишь непробиваемая стена молчания.

Я до сих пор не ведаю, о чем сейчас думает тот сын. Знаю, что ему было очень тяжело и одиноко, но после судьба даровала ему встречу с прекрасной женщиной, и его дети получили всю материнскую любовь. Он успокоился и стал проживать жизнь так же усердно трудясь, не поднимая головы.

Но недавно как дежавю случилась еще одна история сыновнего бунта.

Сын мой! ты всегда со мною, и всё моё твоё

Евангелие от Луки 15:31

Прошло несколько лет после первой истории, и мои воспоминания о первом бунтаре стали потихоньку блекнуть.

Случившееся тогда я приняла как жестокий урок Отца. Сказал – отрезал. Нет почитания ко Мне, не будет и Моей милости. Так оно и в жизни, когда дети становятся другими, не такими, как их родители. Инаковость дитяти в жизни проживается в молчании и отчуждении с обеих сторон. Где-то в глубине души родители и дети продолжают любить друг друга, но не признаются в этом.

Бывает везение, когда обе стороны решаются на прощение ещё при жизни. Иногда это случается в хосписе, хоть ненадолго, но они снова становятся семьей.