Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого - стр. 4
Вот раннее кристально четкое, наполненное счастьем воспоминание:
Сколько же мне было лет, когда я вдруг слышал знакомые, энергичные и размеренные шаги (берущие две ступеньки сразу), раздающиеся по лестнице, и отец, скрипнув дверью, бодрый и радостный быстро входит в залу?.. Отец видит, как я бегаю вокруг стола, и сейчас же пускается вслед за мною. Я лечу от него, но он догоняет меня и ловит в свои здоровенные руки. Он поднимает меня, как перышко, над головой и сажает на широкое плотное плечо. Мы проходим две светлые, солнечные гостиные и входим в полутемную спальню. Maman одевается. Подле нее детская коляска с последним ребенком, моим младшим в то время братцем. Отец спрашивает мать, как она себя чувствует, и, нагибаясь к ней, целует ее руку. Я тоже с плеча отца нагибаюсь к дорогому для меня лицу и целую мать в губы. И он выходит со мной из спальни, снова направляясь в залу.
Маленький Лёля не представлял жизнь без няни Марии Афанасьевны, без ее заботы и любви. Вызывала у него теплые чувства и Эмили Табор, гувернантка-англичанка, придерживавшаяся строгих принципов, но добросердечная. Мысль о судьбе юной девушки, занимающейся чужими детьми, вдали от собственной матери, оставшейся в Англии, вызывала у него слезы. Из других детей товарищем номер один по играм стала для него Мария (Маша), которая была младше на два года. Она и Лёля были the little ones[1] и редко участвовали в играх старших. Сергей любил дразнить, а Илья быстро пускал в ход кулаки. У Татьяны изредка случалось настроение, когда ей хотелось позаботиться о младших, но в основном она водилась со старшими братьями.
Существенным событием в жизни Лёли стал переезд из спальни, которую он делил с Марией и Эмили, в комнату Сергея и Ильи. Мысль о том, что его низвергают из надежного «женского царства» на нижний этаж к старшим братьям, пугала. Сестра Татьяна вспоминала Лёлю, стоявшего на лестнице, – красивый малыш с золотыми локонами. Мальчик колебался, потом повернулся к матери и произнес: «Я лучше не пойду туда… Я там испорчусь…»
Позже он убедится, что тогда был прав.
В Ясной Поляне практиковалось домашнее обучение. Мать учила Лёлю читать, писать и преподавала основы французского и немецкого. Английским он успешно овладевал, благодаря мисс Эмили. Немецкий гувернер старших братьев Фёдор Кауфманн питал глубокую привязанность к der kleine Ljolinka[2] и всячески его баловал. Они вместе катались на санках с горки. Французскому обучал швейцарец Жюль Рей, с которым, несмотря на его многочисленные положительные черты, в какой-то момент все же пришлось расстаться, поскольку смотреть сквозь пальцы на то, как он тайком прикладывается к бутылке, стало решительно невозможно. Рея сменил мсье Жюль Ниф, оказавшийся участником Парижской коммуны, который избежал смертного приговора и нашел укрытие в России.
Закон Божий детям преподавал сельский священник. Усилиями матери Лёля выучил «Отче наш» и другие молитвы и читал их перед сном, глядя на икону в углу. Когда же в конце 1870-х увлеченный религиозными поисками отец пытался понять, способна ли православная церковь разумно ответить на вопрос о смысле жизни, в богослужениях сельской церкви участвовала вся семья. Все крестились и целовали протянутый священником крест, соблюдали посты, исповедовались и причащались. Однако глубоких следов в жизни Лёли эти ритуалы не оставили. Но ему нравились библейские сказания об Иосифе и его братьях. Триумф Иосифа над вероломными и завистливыми старшими братьями стал утешительной параллелью для ситуации, в которой находился он сам.