Сыграй, для меня! - стр. 17

Рафаэль стоял в центре, холодный и неподвижный как статуя. В его глазах больше не было ярости – только сталь и расчет.

– Говорите, – произнёс он спокойно, почти мягко. – Где жених? Где невеста?

Молчание.

Он подошёл ближе к седому мужчине в смокинге, наклонился.

– Ты ведь старший. У тебя должен быть язык. Скажи мне – где они?

Старик дрогнул, но не сказал ни слова. Только опустил глаза.

Рафаэль вздохнул, выпрямился и кивнул Кристоферу.

Тот молча вытащил пистолет и выстрелил старику в лоб.

Крик. Женщина вскочила с места, её тут же повалили на пол.

– Я не люблю повторять, – сказал Рафаэль, обходя зал. – Каждый из вас может стать следующим. А они – даже не родные вам. Так стоит ли умирать за них?

Но снова – молчание. Только дрожь, плач и шорох.

– Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Один за другим. Пока не начнут говорить.

Они начали. Один выстрел. Второй. Мужчина упал, за ним – женщина. С каждым телом напряжение в зале росло, лица бледнели, но никто не проронил ни слова.

– Эти ублюдки либо преданы, либо боятся Лоренцо больше, чем нас, – прорычал Кристофер.

Рафаэль сжал кулаки.

– Обыщите дом! – взревел он, – каждую комнату, каждый чулан, подвал, чердак! Если найдёте след – не трогать. Скажите мне!

Люди Рафаэля, до этого сторожившие двери и окна, тут же ринулись в глубины особняка, раскрыв оружие и фонари. Двери хлопали, лестницы скрипели, слышались крики:

– Чисто!

– Тут никого!

– Комната пустая!

Рафаэль стоял в центре, словно буря, сдерживаемая лишь кожей. Его губы шептали себе под нос:

– Они здесь были… они не могли исчезнуть в воздухе. Кто-то помогает им. Кто-то из этих сволочей…

Он бросил взгляд на ещё живых свидетелей.

– Если не язык – значит, сломаем волю.

– Продолжайте искать! – рявкнул Рафаэль, голос его прорезал воздух как нож. – Они в этом доме. Я это чувствую.

Он стоял в центре зала, сжимая в руке пистолет, взгляд его метался по лицам притихших гостей. Люди прижимались друг к другу, как стадо перед бурей. Кто-то плакал, кто-то шептал молитвы, но все чувствовали – ждать хорошего не стоит.

– А если не найдём, – добавил он, поворачиваясь к Кристоферу, – заставим кого-то сказать. Языки развязываются под правильным углом боли.

Люди Рафаэля прочёсывали дом с безжалостной методичностью. Разбивались в группы по двое-трое, вытаскивали ящики, переворачивали мебель, били зеркала. В подвале загрохотали ящики с вином, в спальнях – разбитая посуда и сорванные шторы. Дом застонал, как живой, под напором их злобы.

Внезапно – крики. Шум борьбы. Стон.

Рафаэль повернулся к двери зала. Раздался топот шагов. Два человека втащили в зал жениха, он был окровавлен, рубашка разорвана, лицо всё в ссадинах, глаз заплыл. За ним – невеста, растрёпанная, с надорванной фатой, кричащая и дерущаяся, как дикая кошка.

– Отпустите меня! Он не виноват! Мы ничего не знали! – кричала она, вырываясь из рук громил.

Жених еле держался на ногах, но даже сейчас попытался заслонить собой невесту. Один из охранников толкнул его – он упал на колени, с трудом поднял голову.

– Вот и голубки, – мрачно произнёс Кристофер, проводя пальцем по щеке, на которой всё ещё красовалась свежая царапина. – Дались нам тяжко. Он как зверь. А она кусается.

Рафаэль подошёл ближе, склонился к жениху. Тот медленно поднял взгляд – в нём была боль, но и упрямство.