Сыграй, для меня! - стр. 12
Он провёл взглядом по залу, вглядываясь в мёртвые лица – и не дрогнул. Только в глубине глаз что-то мерцало – не угрызения совести, нет… скорее, предчувствие, что эта война только начинается.
– Сожгите этот дом. До тла.
Голос его прозвучал как приговор. Без ярости, но с такой тяжестью, словно он заколачивал гробовую крышку.
Кристофер кивнул. Люди Рафаэля, не задавая вопросов, направились к фургону, где заранее приготовили канистры с бензином. Они начали поливать полы, стены, ковры, даже тела. Кто-то бросил взгляд на молодую женщину, что лежала ближе к лестнице, но промолчал.
Запах топлива быстро заполнил здание. Рафаэль вышел на улицу, не оглядываясь. Его ботинки оставляли следы на камнях, ещё влажных от дождя и крови. В глазах отражалось пламя – первые языки огня взметнулись у дверей.
– Ни одного следа, – произнёс он себе под нос, – никаких воспоминаний. Только пепел.
Дом загорелся мгновенно. Пламя ползло вверх по занавесям, лизнуло портреты на стенах, обвило лестницу. Изнутри послышались глухие трески, скрипы, крики, будто сама история семьи Лоренцо сопротивлялась, не желая быть уничтоженной так просто.
Люди Рафаэля стояли молча, наблюдая, как особняк, некогда символ силы, теперь становился погребальным костром.
Рафаэль достал сигару, закурил. Дым и пепел смешивались в воздухе. Это была месть. Но была ли это победа?
Он не знал. Или не хотел знать.
Рафаэль стоял в центре зала, словно повелитель мрака, окружённый безмолвием смерти. Воздух был тяжёлый, пропитанный кровью, страхом и гарью от недавней стрельбы. По полу рассыпались тела в праздничных нарядах. Радость свадьбы превратилась в кровавую бойню.
Он провёл взглядом по залу, вглядываясь в мёртвые лица – и не дрогнул. Только в глубине глаз что-то мерцало – не угрызения совести, нет… скорее, предчувствие, что эта война только начинается.
– Сожгите этот дом. До тла.
Голос его прозвучал как приговор. Без ярости, но с такой тяжестью, словно он заколачивал гробовую крышку.
Кристофер кивнул. Люди Рафаэля, не задавая вопросов, направились к фургону, где заранее приготовили канистры с бензином. Они начали поливать полы, стены, ковры, даже тела. Кто-то бросил взгляд на молодую женщину, что лежала ближе к лестнице, но промолчал.
Запах топлива быстро заполнил здание. Рафаэль вышел на улицу, не оглядываясь. Его ботинки оставляли следы на камнях, ещё влажных от дождя и крови. В глазах отражалось пламя – первые языки огня взметнулись у дверей.
– Ни одного следа, – произнёс он себе под нос, – никаких воспоминаний. Только пепел.
Дом загорелся мгновенно. Пламя ползло вверх по занавесям, лизнуло портреты на стенах, обвило лестницу. Изнутри послышались глухие трески, скрипы, крики, будто сама история семьи Лоренцо сопротивлялась, не желая быть уничтоженной так просто.
Люди Рафаэля стояли, молча, наблюдая, как особняк, некогда символ силы, теперь становился погребальным костром.
Рафаэль достал сигару, закурил. Дым и пепел смешивались в воздухе. Это была месть. Но была ли это победа?
Он не знал. Или не хотел знать.
Рафаэль стоял на краю подъездной дорожки, наблюдая, как пламя с каждой секундой пожирало стены особняка. Дым клубился вверх, закрывая звёзды, а пылающее здание гудело, словно живое, испуская последние стоны боли и разрушения.