Сволочи - стр. 10
– Вот такая конфигурация, понимаешь... – Толстомордый отодвинул стопку уголовных дел, оставил себе две папки. – Всего только двоих у вас и отобрали. Теперь придется по детприемникам шастать, в колониях для несовершеннолеток рыться...
– Кого отобрали-то? – спросил майор Сапаргалиев.
Толстомордый раскрыл первую папку, прочитал:
– «Чернов Константин Аркадьевич... Групповое вооруженное ограбление... Неоднократные кражи личного и социалистического имущества... Соучастие в убийствах сотрудников милиции...» Ну и так далее. Подходит, ничего не скажешь! За его – спасибо.
Захлопнул папку, раскрыл другую:
– «Тяпкин Валентин Петрович... Участие в банде... Убийство сотрудника милиции...»
– Стойте, стойте!!! – всполошился капитан. – Тяпкину нету четырнадцати!.. Ему только тринадцать... Зачем он вам?!
Толстомордый закрыл Тяпино уголовное дело, решительно сказал:
– Этот вопрос, понимаешь, мы еще вчера отработали. Ему четырнадцать – аккурат третьего апреля... Вот он в нашей внутренней тюрьме и отпразднует. Значить, мы эти два уголовных дела у вас изымем, а вы нам комнатенку подготовьте, чтобы мы могли с ими с глазу на глаз по душам потолковать. По одному – не гамузом...
– Вы же все равно их, как «малолеток», судить не сможете, – сказал молодой энкаведешник. – Начнете их по детдомам распихивать, по колониям, а они снова дрыснут оттуда и по новой начнут вас отстреливать.
Толстомордый встал из-за стола, приказал капитану и майору:
– Конвойным и надзирателям скажете, что, мол, представители Сталинского райвоенкомата города Алма-Аты с огольцами потолковать хотят...
Повернулся к своему молодому коллеге:
– А ты покаместь возьми у майора и капитана подписочки о неразглашении. А я поссать схожу...
Надзиратель Рыскулов открывает дверь камеры номер семь. «Выводной» конвоир Осадчий кричит в камеру:
– Чернов! Встать!.. Выходи на беседу с представителями военкомата!
...идет Котя-художник по тюремному коридору. Сзади топает конвойный Осадчий. Тихо, не разжимая губ, говорит:
– Просись в колонию... А то на фронт сошлют, как «сына полка», задницей амбразуры затыкать... В колонии-то оно безопасней, – как чревовещатель, шепчет Осадчий, а вслух орет на весь коридор:
– Руки за спину!!! Кому сказано?!
Костя Чернов, так же, не оборачиваясь, почти не открывая рта:
– В колонии я уже был. Два раза... Лучше на фронт.
– Хоть ты и Художник, хоть и вор авторитетный, а дурак... – шепчет ему Осадчий.
На окне решетка. Стол, два стула, табурет, привинченный к полу.
Костя – на табурете, толстомордый за столом, молодой весело ходит по комнате, играет перед Костей «своего», приблатненного...
– Это кто же тебя так расписал красиво? – Молодой показал на Костин шрам через все лицо.
– Было в прошлом году одно толковище в стерлитамакской колонии, – нехотя ответил Костя. – Вы меня лучше на фронт отправьте...
– Ну, Котька!.. Артист, мать твою!!! Да кому ты там на фронте нужен?! Интеллигент... – рассмеялся молодой.
– Ох, не люблю я интеллигентов, – искренне вздохнул толстомордый. – Ну не люблю, и все тут! Ничего не могу с собой поделать.
Костя Чернов посмотрел на одного, на другого, спросил:
– А вы не понтуете, что из военкомата? А то я секу, будто вы какое-то фуфло гоните!..
Толстомордый и молодой растерянно переглянулись. Костя привстал, дотянулся до пачки «Дели», лежащей на столе, вытащил одну папироску и только потом спросил: