Светлейший - стр. 52
Оживившийся пастушонок вприпрыжку побежал за стадом. Карета затарахтела по дороге. Потянулись поля.
– Так вот, Гриц! – продолжил Булгаков. – Иноземцы пишут: наш царь Иван был кровожадный деспот… Да Иоанн Васильевич по сравнению с тогдашней Европой невинным младенцем был. В те же самые годы в Париже с благословения Римского Папы Григория Тринадцатого за одну только Варфоломеевскую ночь вырезали около трёх тысяч гугенотов, а по всему королевству за две недели истребили более тридцати тысяч человек. И по этому случаю сам Папа вознёс в Риме благодарственную молитву. Пусть, мол, знают еретики своё место. Этот Папа и на Московское царство пытался распространить свою веру. Да не вышло у него, слава Всевышнему. А в Англии что творилось?!.. Тысячами вешали и резали… Молчу ужо за другие страны. А Богу-то одному молятся, Он у всех один.
– Я давно заметил, Яшка, что никто не отвергает Бога, кроме тех, кому не нужно, чтобы Он существовал.
– Или временно отсутствовал, пока дела грязные вершатся, – вставил Булгаков.
– Нельзя без Бога жить: все приходят к нему, кто раньше, кто позже, – Гриц перекрестился. – Да и у нас тоже смертей хватало, гибли и в распрях меж собой, и по прихотям царским, и в войнах с соседями, – добавил Григорий. Немного подумав, пробурчал: – С кем только не приходится воевать, просторы русские, поди, всем нужны.
Булгаков согласно кивнул.
– А сами завоюем и… отдаём. Пётр, будь он не ладен, – со злостью в голосе продолжил Потёмкин. – А что пишут о нас небылицы, сами виноваты. Не хуже Европы грамоте обучены, дак нет же… всё недосуг писать о себе хорошее, всё слушаем иноземцев, а про себя ёрничаем. – Гриц сплюнул от досады.
Разговор затих. Вытянув ноги, Потёмкин произнёс:
– Что мы, Яшка, всё о смертях да о смертях? Так и беду накликать недолго. Самим в посмертные списки твоей коллегии не попасть бы, – закончил разговор Григорий.
Булгаков не ответил и вскоре заснул. Он тихо похрапывал, смешно шевелил во сне губами, и голова его кивала в такт неровностям дороги. Потёмкин ухмыльнулся:
– Не спи, Яшка! Скоро смена лошадей: разомнёмся и перекусим.
Булгаков потёр рукой глаза и, озираясь по сторонам, совсем тихо произнёс:
– Перекусить – это хорошо. Только боязно мне, Гриц! Как бы Бутурлин весточку тайную императору не отправил. Немалый мешок с почтой погрузили.
– Не должён, друже. Слово крепкое граф дал, не выдаст, поди.
Но в голосе Григория Яков не услышал прежней твёрдости и тяжко вздохнул. Аппетит пропал. К тому же за окном вдоль дороги потянулись густые заросли камыша. Гнилостный запах болота заставил Потёмкина прикрыть нос рукой и с негодованием фыркнуть:
– Ну и вонь! Лошади, и те морды воротят.
Однако впереди уже показались строения, экипаж подъезжал к очередному почтовому двору – «яме».
Вечер 27 июня 1762 года друзья встретили на постоялом дворе неподалеку от Санкт-Петербурга.
***
«Чёрный кабинет»
27 июня 1762 года. Санкт-Петербург.
Обрамлённый портиком и монументальными колоннами, двухэтажный каменный дом князя Куракина выделялся из всех строений на улице Галерной своей помпезностью. Несколько лет назад здание передали в казну, и здесь разместили Коллегию иностранных дел. Дом в связи с этим перестроили: флигели теперь были отданы под жильё чиновникам этой самой коллегии.