Свенельд. Путь серебра - стр. 50
Полного рассвета ждать не стали – едва стало можно видеть землю под ногами, двинулись вперед. Трехтысячная пешая толпа шла в середине, с обоих боков ее поддерживала конница – несколько потрепанная в дневном сражении, но еще весьма сильная. За сотню шагов до стана, когда там впереди уже трубил рог, кони споткнулись о трупы – это были убитые днем арсии. Вид раздетых тел, уже поклеванных воронами и погрызенных степными лисами, еще более разъярил нападавших. Крики «Джундалла!» зазвучали еще яростнее, пехота тоже завопила, поддерживая свой боевой дух.
Доносящиеся из темной степи крики бесчисленных глоток сливались в общий вопль и вой.
– Чисто ку́ды вопят! – сказал Сдеслав, воевода словенской дружины.
В сарацинской кольчуге и шлеме, с щитом и секирой, он прохаживался перед строем своих людей, ожидая знака.
– Проклёнуши! – поддержали его словене. – Воют, игрецы.
После первых знаков тревоги Грим прислал гонца и приказал северным дружинам снарядиться, но оставаться на месте, перед станом, и вступать в бой, только если хазары прорвутся к ним. После тех потерь, какие они понесли вот только вчера, менее суток назад, это было разумное решение. Под гудение рога, горячащее кровь, с дружным торопливым топотом вперед, на звуки битвы, уже прошли одна за одной южные дружины: Грим с его варягами, радимичи, поляне. Волынцы и древляне, судя по звукам, уже вступили в бой, с ними был и сам Амунд плеснецкий.
Когда из темноты стали долетать воинственные крики и земля задрожала, Амунд велел выставить «стену щитов» в пять рядов глубиной. Над головами первого ряда были выставлены копья и ростовые топоры. Чтобы не оказаться прижатым к стану, где кое-как восстановили часть шатров и навесов, он дал знак идти вперед, и «стена щитов», эта ходячая крепость, двинулась в полутьму. Желтый глаз с востока, все сильнее подтекая плавленым золотом, пялился сквозь облака на два воинства, все быстрее сходящиеся на равнине у широкой реки.
– Алла! – кричали с одной стороны. – Джундалла!
– Тэнгри! – вторили им из пешей толпы в середине хараского строя. – Ургэ!
– Алга!
И даже раздавался из толпы знакомый киевским русам греческий клич:
– Кирие элейсон![10]
А с другой стороны раздавался низкий рев:
– Р-ру-усь!
– О-оди-и-ин! – протяжно выпевал во всю мощь своего голоса князь Амунд, призывая Отца Ратей.
– Пе-еру-у-ун! – с другой стороны строя отвечали древляне.
За время похода древлянский княжич Любодан сдружился с Амундом плеснецким: поддерживал его на советах, держался рядом при набегах на селения. Амунд не гнал его, а тем, что Грим и киевские варяги нехорошо смотрели на эту дружбу, только забавлялся: Хельги киевский ему не указ. Он помнил предостережения, которые сделала ему однажды некая коварная валькирия, да и сам был достаточно умен, чтобы не обманываться дружбой Любодана. Но сейчас от древлян требовалось только одно: не подвести и выстоять под ударами хазарской конницы. За время похода древляне тоже обзавелись кольчугами, шлемами и особенно были ценны как лучники.
Исходящая криком многотысячная толпа приблизилась. В русов полетели стрелы, и Амунд приказал поднять щиты. Теперь русский строй стал настоящей крепостью, закрытой и с боков, и даже сверху. Тем не менее стрелы летели так густо, что то здесь, то там кто-то в строю падал, вынуждая товарищей закрывать прореху.