Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - стр. 45
Девушка – ее звали Анет Нёа – протянула сливу, изгибаясь в позе подношения. Маати церемонно взял плод. Ему становилось все больше не по себе. Хешай-кво должен был вернуться с совещания у хая в пол-ладони пополудни, а сейчас было уже почти две. Маати сидел в одиночестве на скамье посреди центрального сада, глядя на море черепичных крыш внизу и лабиринт дорожек, проложенных сквозь сады и дворцовые скверы. Вдобавок дочь какого-то утхайема, которого он должен был помнить, остановилась с ним поболтать, да еще предложила сливу, чем окончательно его смутила. И всякий раз, когда, казалось бы, наступала пора уходить, она изыскивала новую тему для разговора.
– А ты совсем молодой! Я думала, поэты – люди в возрасте.
– Я еще ученик, Нёа-тя, – ответил Маати. – И здесь совсем недавно.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцатый пошел, – сказал Маати.
Девушка выразила одобрение, которое он воспринял недоуменно. Сама поза читалась легко, да только неясно было, за что можно одобрить тот или иной возраст. К тому же было в ее взгляде что-то такое, отчего Маати заподозрил подвох. Может, она приняла его за другого?
– А вам, Нёа-тя?
– Восемнадцать, – ответила девушка. – Мы переехали в Сарайкет из Сетани, когда я была маленькой. А где твой дом?
– Нигде, – отозвался Маати. – То есть, когда меня отослали в школу, я… Моя семья осталась в Патае, а мне… В общем, мы больше не вместе. Теперь я поэт.
На ее лице появился оттенок грусти. Она подалась вперед и тронула Маати за запястье.
– Тяжело, наверное, – произнесла девушка, не сводя с него глаз. – Всегда одному.
– Ну, не так уж, – сказал Маати, крепясь, чтобы голос его не выдал.
От ее платья исходил аромат – густой, как запах пашни, и достаточно сильный, чтобы заглушить цветочное буйство вокруг.
– То есть я уже обвыкся.
– Ты молодец, раз стараешься не подавать вида.
В этот миг, словно в ответ на молитву, из малого зала в дальнем конце сада выплыл андат. На нем было черное одеяние с алой нитью, скроенное в стиле Старой Империи. Маати вскочил, сунул сливу в рукав и согнулся в прощальном поклоне.
– Прошу меня извинить, – сказал он. – Андат уже вышел, и, боюсь, мне тоже пора.
Девушка ответила позой с оттенком сожаления, но Маати уже отвернулся и припустил бегом по дорожке, скрипя белым гравием. Оглянулся он, только когда догнал Бессемянного.
– Ну и ну! Какое поспешное бегство!
– Не знаю, о чем ты.
Бессемянный приподнял бровь, и Маати залился краской. Однако андат тут же жестом свернул тему и начал другую:
– Хешая до вечера не жди. Он велел тебе вернуться в дом и вычистить полки для свитков.
– Я не верю.
– Стало быть, наука пошла тебе впрок, – усмехнулся андат. – Он вот-вот придет. Аудиенция у хая затянулась, но все планы на вечер остаются в силе.
Маати невольно улыбнулся в ответ. Что ни говори, совет андата насчет Хешая-кво оказался верен. Утром Маати встал, твердо вознамерившись следовать за поэтом всюду, куда бы ни отправил его хай. Поначалу старик вел себя скованно, но уже в полдень вовсю объяснял Маати, что входит в обязанности андата, как это связано с обычаями утхайема и низших Домов, посредством чего регулируется жизнь города. Да и Бессемянный, несмотря на лукавство, беспардонность и хитроумие, больше не казался ему злым насмешником, так испугавшим его по приезде.