Сумерки богов - стр. 8

– Ну-ну, не торопитесь составить обо мне суждение, – воспротивился я, поскольку никогда не мнил себя мыслителем. – Быть писателем ещё не значит быть мыслителем. И потом мыслить – не всегда есть благо, уж поверьте.

Признаюсь здесь в том, что в этой фразе я был сама искренность, сама открытость, потому что считал и считаю способность к рассуждениям и анализу вещью чудовищной, странной, я бы даже сказал, пагубной, ибо не каждому чувству или ощущению следует позволять оформиться в мысль. Этого добра я нахлебался в жизни предостаточно. Есть счастливчики, которым не дано понять причин своих поступков и чувств, или они ещё не готовы их постигать. И слава богу! Они избавляют себя от тягостных рассуждений, и им хорошо в неведении, им живётся и легче, и проще. В моём случае (как это ни прискорбно!) рассуждать – это профессионально отработанная неизбежность. Коротко говоря, жить в реальном мире куда труднее, нежели в иллюзорном, но никуда тебе уже не деться. Вот так-то.

Некоторое время мы сидели молча, из чего я понял, что его предисловие закончилось. Потом Александр Петрович вновь заговорил и заелозил руками по столу:

– Ну, что же, пожалуй, начну, хотя, сразу предупреждаю, рассказчик из меня посредственный. Поэтической формы не обещаю, зато постараюсь передать события без всякой субъективной оценки его участников, без осуждения или восхищения. Мистерия не слишком древняя, и не особенно моралитэ, но по нынешним временам сгодится.

– Итак, – он прикрыл глаза, будто пытаясь что-то вспомнить, – её звали Вера. Она была одинока – в том смысле, что за ней не стояло родовое древо с глубокими корнями, которые питают, наставляют, поддерживают в чёрный день и дают возможность прочно стоять на земле; она была похожа на одинокий хрупкий цветок, на лилию, живущую на поверхности воды…

Его звали Киану, ему было… Впрочем, совсем неважно сколько ему было лет. Знаете, говорят, что евреи рождаются взрослыми, и это истинная правда. Это их еврейское счастье и их еврейское бремя. А того… другого… то есть третьего… – он запнулся, коснулся рукой лба, словно забыл, что хотел сказать. Его губы плотно сжались, в глубине синих глаз сверкнула какая-то фосфорная частица, и они сразу потухли, помертвели. – Простите, вы не возражаете, если я закажу нам ещё коньяка?

Я видел, как ему трудно, видел, как он хватается за меня, словно безногий за костыль, и уже не мог ему отказать. При взгляде в его странные погасшие глаза во мне зашевелилось нечто вроде сострадания. В эту минуту он не казался мне самоуверенным, как прежде, и я утвердительно кивнул. Александр Петрович махнул рукой официантке и заказал две двойные порции коньяка и ни крошки еды.

– Итак, в один прекрасный день наши герои познакомились, приглянулись друг другу и обнаружили, что не имеют никаких серьёзных препятствий для долгой и счастливой совместной жизни. На первый взгляд, пара как пара, ничего примечательного, – вновь начал Александр Петрович, и его глаза лихорадочно заблестели, руки потянули со стола бумажные салфетки и начали сворачивать из них бумажный шарик. – Встречались они год или около того, и всё бы ничего, но иногда ему казалось, что она смотрит на него откровенно равнодушным оком, и его это огорчало. Она же, в свою очередь, никак не могла понять, что их удерживает друг с другом, тем более что принадлежали они к разным кругам и общих знакомых не имели.