Судный день - стр. 2
Особенно всех заинтриговал рассказ о похищении из Лувра «Моны Лизы». В общем-то глупая история… Еще за год до кражи века директор музея Теофиль Омоль тридцать три раза подряд поклялся на Библии, что, дескать, покушение на эту картину никогда, ни при какой погоде не состоится и легче, мол, ворам снять с собора Парижской Богоматери все шпили и розетки или утащить Эйфелеву башню, нежели кому-то удастся умыкнуть Джоконду…
Здесь Казимир Карлович сделал долгую паузу, в течение которой успел серебряной гильотинкой откусить от сигары ее конический кончик, прикурить от золотой с роскошной инкрустацией зажигалки и дважды затянуться.
В бараке, пропахшем потом, нестиранными портянками, повеяло сигарным духом.
Между тем, к зекам присоединился еще один слушатель – дежурный по отряду старлей Ивашкин. На лице его появилось не свойственное ему выражение почти детского любопытства, смешанное с навечно застывшей на нем подозрительностью.
– Так что же, в конце концов, эту гребаную Мону спиз… то есть я хотел сказать, увёл, или тут какой-то другой расклад? – заинтересовался любознательный старлей.
Маэстро, не обратив внимания на нетерпение Ивашкина, продолжил рассказ.
– Все произошло вопреки самоуверенным заверениям Теофиля. «Мону Лизу» совершенно наглым образом украл из музея обыкновенный маляр по имени Перруджио. Взял, прохвост, сапожничий резак, одним махом прошелся по периметру полотна и, обмотав им свое грешное итальянское тулово, надел поверх холста заляпанный краской халат и преспокойно вышел из Лувра. – Позументов снова умолк, заполняя паузу ароматной затяжкой. – Два года полиция Франции, сбившись с ног, носились по стране, вынюхивая и выведывая следы «Моны Лизы». Но случилось так, что первыми напали на ее след не французские ищейки, а их соседи – итальянцы. И в 1913 году Перруджио сцапали. Два года этот недоумок прятал «Мадонну» в своей грязной конуре под кроватью. Однако, когда его брали, он заявил, что картину вовсе не спер, а, исполняя патриотический долг, вернул ее законному хозяину, то есть итальянскому народу. Так сказать, в виде компенсации за мародерства Наполеона.
В этом месте своего повествования Позументов тяжело вздохнул.
– Впрочем, мир полон парадоксов, – продолжал свой рассказ Маэстро. – На место, где находилась украденная «Мона Лиза», приходило в десятки раз больше зрителей, чем тогда, когда она там висела. Пустое место зевакам было интереснее натурального шедевра. О, люди, жалкое отребье…
– Маэстро, а кто самый, самый из воровского рода по кражам картин? Или все делалось колхозом? – спросил Остап Приживальский. Его поддержали другие зеки.
– Здесь вам не курсы повышения квалификации, – одернул любопытных старлей. – А ты, Маэстро, не идеализируй воров, эта мразь должна сидеть на нарах!
Поднялся протестный шумок, кто-то смачно отхаркнулся и так же смачно плюнул на пол, едва не угодив мокротой на начищенный до глянца хромовый сапог старлея.
– Из песни слова не выкинешь, – еще больше сосредоточившись, ответил Позументов. – Но, я так полагаю, если есть вопросы, то на них должны быть и ответы. Или я не прав?
И хор уголовных мальчиков прорычал:
– Маэстро прав, сто раз подряд прав! Да здравствует свобода слова!
– Ладно, Позументов, трави дальше, – смилостивился старлей, ибо ему самому невтерпёж было послушать и узнать имя самого выдающегося картинного вора.