Судный день - стр. 13
– Наш Маэстро умер, – сказал зекам Нуарб, когда вышел в приемный покой.
– Мы здесь все передохнем, по одному… За два дня – два жмурика… – пошел невнятный шепоток, и Нуарб почувствовал вдруг, как холодная, с длинным жалом змея вползает под его рубашку. Даже обстучал себя ладонями, но ощущение надвигающейся беды не проходило, а только усиливалось. Он выбежал на улицу и кинулся в барак, где взял из тумбочки «черный квадрат» и, спрятав его под фуфайку, вышел во двор и широким шагом направился в сторону дымящейся котельной. Там работали трое вольнонаемных, бывших сидельцев этого же исправительно-трудового учреждения. Они встретили Нуарба вопросом:
– Что ж ты, едрена пала, не уберег Маэстро?
Но он не ответил, прошел в конец помещения, где пахло горячим шлаком и было смрадно от табачного дыма, и остановился возле раскаленной печи, в которой бушевало пламя. Взял в руки прислоненную к бойлеру метлу, и ее черенком открыл раскаленную дверцу. Пахнуло нестерпимым жаром, и Нуарб, защитно подняв одну руку, другой бросил в топку то, что по последней просьбе Позументова должен был уничтожить. Огненный вихрь, похожий на протуберанец Солнца, словно водоворот, всосал «Квадрат» в свою глубину, и Нуарб, уверенный, что слово, данное Маэстро, сдержал, направился к выходу из кочегарки. Однако через некоторое время чувство выполненного долга в нем начало сменяться на, казалось бы, беспричинную, какую-то космическую тоску, предвещавшую тупик, из которого нет выхода…
Уход Маэстро для него не стал трагедией, но на душе было печально. Это чувство напомнило ту неизбывную горечь, которую испытал в день отправки его в интернат… Мать тогда долго стояла за окном, пыталась улыбнуться, но из глаз катились и катились слезы, и она, закрыв лицо вязаной рукавичкой, побежала в сторону трамвайной остановки. Мальчик видел, как подошел красный вагон, как мать, оглянувшись и махнув, уже безадресно, рукой, втиснулась в него, и… Больше он никогда ее не видел… Интернат сменили пересыльные пункты, СИЗО, лагеря, но та картина прощания приходила к нему ночами, и каждый раз он заставлял себя досмотреть ее до конца, после чего, умаянный воспоминаниями, продолжал жить дальше…
А в первом часу ночи началось такое… Разразился страшной силы ураган. Провода замкнулись, и искры от них грозным шлейфом протянулись к постройкам. Сначала заполыхал первый барак, тот, который находился рядом с домом администрации. По тревоге подняли лагерь и конвоиры вместе с офицерами стали налаживать тушение, однако вода в пожарных рукавах и гидрантах тут же замерзала, а везти ее из котельной было делом медленным и потому бесполезным. Вот первые языки пламени лизнули стены третьего барака, а за ним и того, в котором отсиживали свое Нуарб с Позументовым.
Бушующий снежный смерч в течение часа разнес огонь по всему, что могло гореть. Первой упала та вышка, с которой в прошлом году застрелили двух беглецов, перебиравшихся через стену – она рухнула, и сноп искр от нее поднялся до неба. Уже горели собачий питомник, все жилые и казенные помещения, когда над лагерем появился вертолет, на котором прилетело районное начальство. Но пилоты, не рассчитавшие маневр, попали в выгорающую зону, куда машина, заверченная огненным смерчом, буквально провалилась, и все, кто в ней находились, погибли.