Судьба русского солдата - стр. 9
– Глухарь, – произнёс Олег, откладывая лупу. – Прочитать такое в таком виде, конечно, нереально…
Златков утвердительно кивнул и протянул другу медальон. Тот бережно закрепил его в небольших тисках и начал аккуратно надпиливать крышечку маленькой пилкой. Откручивать крышку они побоялись, чтобы не повредить вложенную трубочкой свёрнутую записку – вдруг она прилипла к крышке…
Переполнявшие Златкова и Рязанцева час спустя эмоции сложно было бы описать. Они сидели друг напротив друга, а под яркой лампой на столике между ними лежала извлечённая из медальона записка. На хорошо сохранившемся, лишь чуть пожелтевшем, стандартном бланке ясно читались аккуратно вписанные остро отточенным карандашом все данные найденного бойца:
«Кровлев Фёдор Ефимович, старший сержант, 1895 года рождения».
Адрес, данные родственников, каким РВК мобилизован – всё было видно прекрасно. Боец был из Ленинграда. Это была невероятная удача.
Златков и Рязанцев подошли к разложенным на полочке при входе пакетам с останками. Присели на корточки, переглянулись. Златков прикрыл их плащ-палаткой. После некоторого молчания Рязанцев тихо произнёс:
– Царствие тебе Небесное, Фёдор Ефимович…
Глава 2
Вторая дивизия народного ополчения формировалась в июле 1941 года. В число ленинградских предприятий, с которых уходили в эту дивизию добровольцы, вошёл и вагоностроительный завод имени Егорова, что располагался на углу Заставской улицы и Международного проспекта.
– Не спеши, Фёдор Ефимович, – почти перегнувшись через стол, говорил толстый румяный человек с большой красной лысиной. Обвёл короткопалыми руками заваленный бумагами стол:
– Ты посмотри, сколько дел. И ведь это тоже будет фронт. Да-да, самый настоящий производственный фронт. Как заводу без таких, как ты? Ты ведь отличный инженер, Фёдор Ефимович…
– Примите, пожалуйста, дела, – коротко произнёс Кровлев и поднялся со своего места. Посмотрел на истёртую кожаную обивку стула со множеством забитых в неё по краям медных гвоздиков с рифлёными шляпками. Стул был массивный, дореволюционный. Таких в заводоуправлении сохранилось ещё немало. Кровлев одёрнул полы тёмно-синего пиджака, поправил галстук и поднял глаза на начальника:
– И, пожалуйста, поскорее.
Толстый румяный человек откинулся в директорском кресле. Произнёс другим тоном, медленно, с расстановкой:
– Фёдор Ефимович, ну давай откровенно – ведь давно не мальчишка. Мало тебя жизнь потрепала? И здоровье не очень, я ведь знаю.
– Не беспокойтесь, справлюсь.
Снова перегнувшись через стол, начальник произнёс совсем тихо и вкрадчиво:
– Ведь у тебя жена, дети. О них подумай.
– Вот поэтому и иду, – последовал чёткий ответ. – Примите, пожалуйста, дела.
Вздохнув, человек в начальственном кресле подтянул манжет рубашки, обмакнул в чернильницу перьевую ручку и с сопением принялся выводить свою резолюцию на выложенных перед ним на столе бумагах…
Кровлев покинул завод только через двое суток после разговора с начальником. Всё это время ушло на передачу дел. Он даже ночевать остался в примыкавшей прямо к цеху подсобке на старой, скособоченной тахте. Удалось прикорнуть, не раздеваясь, всего несколько часов. Вечером второго дня, совершенно измотанный, он вышел на проспект и зашагал через Московскую заставу в сторону Обводного канала. Вечер был тёплый. Похоже, собирался дождик. Как всегда заныло на перемену погоды плечо. Кровлев попытался согнуть левую руку в локте, чтобы взглянуть на наручные часы, и не смог сделать это с первого раза. Прямо на улице совершил несколько вращательных движений плечами, особенно долго разминал левое. Морщась от боли в застарелой ране, всё-таки поднёс циферблат к глазам. Было начало девятого. Ещё несколько раз согнул и разогнул левую руку в локте, вопреки всему довольно улыбнулся сам себе и бодро зашагал по проспекту своим обычным маршрутом.