Строговы - стр. 73
– Я думал, ты не придешь, – смущенно сказал Матвей.
Капка молча улыбнулась ему, прошла на середину комнаты, поставила на пол ведро и, вынув из него горячую, окутанную паром тряпку, направилась в угол.
Матвей вернулся в постель, взял книжку, но читать не мог, смотрел на гибкий стан Капки, на ее голые ноги. Она тоже оборачивалась и через плечо бросала на него насмешливые взгляды.
Заметив это, Матвей отбросил книжку.
– Ты, Капитолина, давно в тюрьме служишь? – спросил он.
– Второй год.
– А как сюда попала?
– Арестовали и посадили.
– Долго сидела?
– Около года.
– А верно, что ты мужа отравила?
Она засмеялась.
– Не совсем так: он отравился сам. Но не без моей помощи.
– Зачем же ты сознаешься?
– Я только тебе сознаюсь.
– А вдруг я донесу?
– Не донесешь. Такие, как ты, не доносят.
– За что же ты его?
– За тиранство. Года тиранил! А, да лучше не вспоминать! Ты что читаешь? – вдруг спросила она.
– Ро́ман, – ответил Матвей.
– Не ро́ман, а рома́н, – поправила Капка.
Матвей недоверчиво посмотрел на нее. Она, должно быть, заметила это.
– Да, да. Ты не смотри, что я прачка. Я дворянка, в гимназии училась.
Матвей приподнялся. Ему стало неловко за себя, за свои мысли о Капке, за то, что позвал ее мыть пол у себя в комнате.
– Так как же ты, Капитолина, в прачках… и вот пол моешь… образованная…
Капка выпрямилась, отбросила тряпку. В глазах ее блестели искры еле сдерживаемого смеха.
– Действительно, странно: дворянка – и пол моет. И кому же? Мужику! – Она громко расхохоталась, но уже в следующее мгновение смех резко оборвался, темные глаза подернулись дымкой грусти, и глухим голосом она произнесла: – Эх, Строгов, ты там не жил. Там, где я жила, хуже тюрьмы. Я тут хоть в чувствах свободна…
– Так ты, значит, мстишь своим родителям?
– Не только им, всему обществу. Там это прекрасно понимают. Меня уж не раз вызывал господин Аукенберг, все стыдил, уговаривал, выгнать грозился, а я ему: «Выгоните – на панель пойду, себя продавать буду, а в родительский дом не вернусь!» Ну, отступился пока. Тут ведь считают, что рассудком я не вполне нормальна. Боюсь вот только, как бы мои милые родственнички в сумасшедший дом меня не запрятали. Это тоже нередко бывает в нашем обществе, – каких только мерзавцев там нет! Ведь я наследница большого состояния, которым пока никто, кроме меня, распорядиться не может.
Все-таки Капка оставалась для Матвея загадкой. Полный разрыв с семьей и ненависть к обществу, в котором она выросла, были ему еще понятны. Но что же заставляло ее оставаться в стенах тюрьмы? Прачкой или какой-нибудь судомойкой она могла быть в любом трактире. Этого не узнал Строгов на этот раз, но узнал нечто другое, что заставило его по-новому смотреть на обитателей тюремных камер.
– Выходит, Капа, – сказал Матвей полушутя-полусерьезно, – все эти воры, убийцы, преступники, что тут сидят, стали тебе милее, чем…
– Сказки! – перебила Капка и глаза ее гневно сверкнули. – Что же, по-твоему, я преступница? Ты присмотрись-ка внимательнее к своим арестантам да поговори с ними! Ты увидишь, что многие из них сидят совсем невинно, за преступления, совершенные другими людьми. А кто толкает людей на преступления, ты думал об этом? Настоящие виновники всегда остаются безнаказанными. Их спасают деньги, положение в обществе, власть.