Стражи Ирия - стр. 48
И вот однажды родители купили девочке Владику зеленые шторы. Ну, купили и купили, зеленые и зеленые. Казалось бы. Но жила в их доме одна старуха, страшная такая, горбатая, вся в бородавках, и вот однажды говорит она девочка Владику: девочка-девочка, знаешь что?
А девочка и спрашивает: что?
А старуха ей в ответ….
Цент опять выдержал грамотную паузу, а потом заорал что есть мочи невыносимо страшным голосом:
– Смерть тебе! Умри! Сдохни! Гори в аду!
Только что сумевший подняться на ноги Владик вновь оказался на полу, рыдая, икая, и трясясь от ужаса. За полтора года карьеры землекопа он успел забыть, что за человек Цент, и как весело бывает проводить с ним время.
– Следующая история про красные носки, – сказал князь. – Жил был мальчик Владик, но не тот же самый, а другой. И вот однажды, на день рождения, подарили ему красные носки….
Владик был уверен, что он не переживет эту ночь. Часов до двух Цент травил свои страшные истории, и каждой из них умудрялся ввергнуть Владика в ужас. Казалось, не будет конца этому истязанию, но в какой-то момент Цент прикрыл глаза, замолчал и захрапел. А Владик еще долго лежал на кровати с широко распахнутыми глазами, потный, бледный, чуть живой, и ему мерещилось, что со всех сторон к нему подбираются гробы на колесах, зеленые шторы, красные носки и еще множество ужасных предметов, сгубивших немало маленьких мальчиков и девочек. Ни один, даже самый страшный фильм ужасов, не повергал Владика в состояние столь всеобъемлющего и тотального кошмара. Несчастному программисту казалось, что он вообще больше никогда не сможет заснуть, ибо стоило закрыть глаза, как сразу же охватывал невыносимый страх. Так он и лежал в вытаращенными глазами почти до самого утра, слушая мелодичный храп Цента и с трепетом ожидая, когда гроб на колесиках и красные носки явятся по его душу.
Сон сморил Владика лишь тогда, когда за окном забрезжил рассвет. Программист забылся беспокойным сном, но и тот не продлился долго. Казалось бы, только сомкнул веки, как уже был зверски разбужен. Цент не стал церемониться со своим денщиком, и выплеснул на того спящего ведро ледяной воды.
– А еще удивлялся, почему у нас в Цитадели так плохо развивается сельское хозяйство, – заметил князь, не обращая внимания на горестные рыдания мокрого слуги. – Теперь-то мне все ясно. Если главный землекоп является эпическим лентяем, и предпочитает сладкий сон ударному низкооплачиваемому труду, то где тут достичь рекордных урожаев картофеля и огурцов?
– Что случилось? – спросил Владик, стаскивая с себя сырую одежду, чтобы отжать ее от воды. Не проснувшись до конца, он, наивный, решил, что у Цента была какая-то веская причина окатить спутника из ведра. Забыл, страдалец, что для подобных поступков Центу причины не нужны.
– Случилось нечто ужасное! – воскликнул князь. – Я, значит, просыпаюсь, открываю глаза, и что же вижу?
– Что? – тупо спросил Владик.
– Завтрака на столе нет, холоп бесправный наглым образом спит. Я как увидел это, у меня в очах потемнело.
– Я заснул только под утро, – попытался оправдаться Владик.
– На твоем месте я бы вообще не ложился, – заявил Цент. – У тебя очень плохая репутация, Владик. И, вместо того, чтобы попытаться заслужить расположение князя усердным услужением и сладкой лестью, ты позволяешь себе возмутительным образом спать. Берегись, Владик, такое поведение не доведет тебя до добра. Думаешь, раз ты землекоп, то ниже падать некуда? Ошибаешься. Я найду, куда тебя разжаловать. Специально для тебя какую-нибудь отвратительную должность придумаю. И норму продовольствия урежу. Вчетверо. Ну, что ты уставился на меня? Вставай уже, готовь завтрак. Или хочешь лидера нации голодом уморить?