Стратагемы 19-36. Китайское искусство жить и выживать. Том 2 - стр. 5
Постоянные желания то того, то другого порождают осознание собственного «Я». Ведь желание есть и пить или состояние болезни дают почувствовать собственное тело, которое лелеют и о котором заботятся, думая так: «Оно принадлежит мне, это я, это я сам»[21]. «Я» – это плод желания, желание порождает этот морок. В ослеплении своим «Я» пребывают люди с тупыми «корнями» и малой мудростью, привязанные к надменности, самодовольные»[22], хотя они могут удовлетворять свои страсти, они не свободны от страдания. Ибо никакое яство не насыщает и никакое питье не утоляет жажды навеки, и величайшее наслаждение мгновенно развеивается.
Автор знаменитого эротического китайского романа Цветы сливы в золотой вазе (эпоха Мин, 1368–1644) [предваряя первую главу], жалуется такими строками из стихотворения танской поры (618–907):
«Великолепие и роскошь? – Вот сойдут они, и обнажится наводящая ужас иссохшая почва. Отзвучат флейты [сяо] и арфы [чжэн], смолкнут и поющие уста. Что до силы клинка, исчезнет она, и остается лишь его холодный блеск. Беззвучно пылятся драгоценные струны цитры [цинь]; без света гаснет вечерняя звезда. Пустынны нефритовые ступени, лишь увлажняет их осенняя роса. Там, где с песнями пускались в пляс, ныне лишь луна безмолвно освещает дом. Те, кто пел там и плясал, никогда уже не вернутся. Все они ныне обратились в могильный прах: доблесть, красота – все унесено прошлым!»[23]
Таким образом, человек, поглощенный «мирской пылью», то есть земным, пребывает в море иллюзий. Иллюзия того, что «у меня что-то есть», порождает желание. Обманом, однако, является и окончательная, освобождающая смерть. Мара (смерть) и Кама (страсть) значат часто одно и то же. Ибо смерть нередко является людям не в своем истинном отталкивающем обличье, а в образе желанной вещи и предмета страсти, например в виде сулящих наслаждение наркотиков. Страсть – это ловушка, ведущая к смерти, так как она вновь и вновь заманивает человека в вещный мир ко все новым воплощениям, которые снова оканчиваются смертью и последующим воплощением. Духовно несвободный человек – и здесь лежит, пожалуй, основное различие между буддизмом и даосизмом – воплощается и вновь претерпевает страдания, тогда как освободившийся выходит из цепи воплощений. Что до даосизма, то одно из его направлений и вовсе стремится к физическому бессмертию. Таким образом, человек, по сути, оказывается жертвой собственных желаний в значительной степени из-за того, что поддается чарам творящей стратагемы 7: желания из ничего творят вожделенные предметы, не имеющие в себе ничего постоянного и, следовательно, не существующие.
Поскольку буддизм учит видеть иллюзорность мира и замечать за всякой видимостью зияющую пустоту, он предстает религией с в высшей степени стратагемным восприятием действительности. Чтобы освободить человека от страданий, необходимо с буддийской точки зрения освободить его самого, то есть в первую очередь уничтожить в нем желание. Если это человеку удается, он обводит смерть вокруг пальца, иначе говоря, освобождается от коварства выступающей под обличьем желания смерти, на что указывает следующее четверостишие из собрания стихотворений первых учеников Будды: