Сто тайных чувств - стр. 5
– Послушайте, дети, она, наверное, будет стесняться, так что не набрасывайтесь на нее… А еще она будет тощей как щепка; пожалуйста, не подшучивайте…
Когда сотрудник таможни вывел Гуань в коридор, где мы ждали, тетя Бетти ткнула в нее пальцем и заявила:
– Это она. Говорю вам – это она!
Мама покачала головой. Это была какая-то странная старообразная особа, упитанная коротышка, а не голодающая тощая сиротка, какой ее живописала нам мама, и не гламурная девочка-подросток, которую представляла себе я. Одета она была в тусклую серую пижаму, а по обе стороны от широкого лица болтались толстые косички.
Гуань была какой угодно, но только не стеснительной. Она бросила свою сумку, замахала руками и взвыла:
– Пры-ы-ы-вет! Прывет!
Улюлюкая и смеясь, она прыгала и повизгивала, в точности как наш новый пес, когда мы выпускаем его из гаража. Эта незнакомка сначала бросилась обниматься с мамой, а потом с дядей Бобом, потом она схватила за плечи Кевина и Томми и принялась трясти их. При виде меня шумная девица стихла, присела на корточки прямо в коридоре и распахнула мне свои объятия.
– Это моя старшая сестра? – Я вцепилась в мамину юбку.
– Да, – кивнула мама. – Посмотри, у нее такие же волосы, как у папы, черные и густые.
Я все еще храню снимок, который тогда сделала тетя Бетти: кудрявая мама в мохеровом костюме сверкает загадочной улыбкой; рядом с остолбенелым видом торчит отчим Боб, американец итальянского происхождения; Кевин и Томми в ковбойских шляпах корчат дурацкие рожи; улыбающаяся Гуань положила мне руку на плечо, а вот и я сама в нарядном платье с оборками, реву в голос, сунув палец в рот.
Я заревела буквально за мгновение до того, как сделали снимок. Гуань вручила мне подарок. Это была маленькая клетка из плетеной соломы, которую она вытащила из широкого рукава и гордо протянула мне. Когда я поднесла клетку к глазам и заглянула внутрь, то увидела шестиногое чудовище, ярко-зеленое, как трава, с огромными зубищами, выпученными глазами и длинными антеннами вместо бровей. Я закричала и отшвырнула клетку.
Дома, в спальне, которую мы с тех пор делили, Гуань повесила на веревку клетку с кузнечиком, лишившимся одной ноги. Как только наступала ночь, кузнечик начинал стрекотать так же громко, как велосипедный звонок, когда велосипедист предупреждает прохожих, чтобы те уступили ему дорогу.
С того дня моя жизнь изменилась. Для мамы Гуань стала удобной нянькой, никогда не отказывающейся и бесплатной. Отправляясь в полдень в салон красоты или по магазинам с подругами, мама велела мне посидеть с Гуань. «Будь хорошей сестренкой и объясни ей все, что она не понимает. Обещаешь?» Так что каждый день после школы Гуань прицеплялась ко мне как клещ и тащилась за мной всюду, куда бы я ни шла. В первом классе я стала экспертом по публичному унижению и стыду. Гуань задавала столько глупых вопросов, что все соседские дети думали, что эта чудачка десантировалась к нам с Марса. «Что такое „Эм-энд-Эмс“? Драже? А что такое драже?», «Что такое жувачка?», «А кто этот моряк Попай[6]? Куда делся его глаз? Он бандит?». Даже Кевин и Томми смеялись.
С появлением Гуань мама могла, не испытывая чувства вины, наслаждаться медовым месяцем с Бобом.
Когда учительница позвонила маме, чтобы сообщить, что у меня высокая температура, именно Гуань примчалась в кабинет медсестры, чтобы отвести меня домой. Когда я упала с роликов, Гуань перевязала мне локти. Она заплетала мне косички. Она собирала обеды для меня и братьев. Гуань пыталась научить меня петь китайские детские песенки. Гуань успокаивала меня, когда у меня выпал молочный зуб. Гуань водила губкой по моей шее, пока я принимала ванну.