Сто тайных чувств - стр. 29

К тому времени, как я поступил в колледж, я больше не верила ни в рай, ни в ад, ни во все эти метафоры воздаяния и наказания, основанные на абсолютном добре и зле. Я тогда уже познакомился с Саймоном. Мы с ним покуривали с друзьями и рассуждали о загробной жизни: «Это просто не имеет смысла, чувак, ну вот ты живешь меньше ста лет, потом все твои делишки складывают, и – бах! – следующие миллиарды лет ты либо нежишься на пляже, либо жаришься на вертеле, как хот-дог». А еще мы не могли купиться на довод, что вера в Иисуса – единственный путь к спасению. Это означало, что буддисты, индусы, иудеи и африканцы, которые никогда даже не слышали о Христе всемогущем, обречены на ад, а члены ку-клукс-клана – нет.

Между затяжками мы говорили, стараясь не выдыхать: «И какой смысл в такой справедливости? Что вселенная вынесет из всего этого?» Большинство наших друзей считали, что после смерти ничего нет – тухнет свет, боли нет, ни тебе наград, ни наказаний. Один парень по имени Дэйв заявил, что бессмертие длится ровно столько, сколько тебя помнят люди. Платон, Конфуций, Будда, Иисус – они бессмертны. Он сказал это после того, как мы с Саймоном посетили поминальную службу по другу Эрику, которого призвали в армию и убили во Вьетнаме.

– Даже если они были не такими, какими их сейчас помнят? – спросил Саймон.

Дэйв сделал паузу, затем сказал:

– Да.

– А как насчет Эрика? – спросила я. – Если люди помнят Гитлера дольше, чем Эрика, значит ли это, что Гитлер бессмертен, а Эрик – нет?

Дэйв снова сделал паузу. Но прежде чем он успел ответить, Саймон твердо заявил:

– Эрик был крутой чувак. Никто никогда не забудет Эрика. И если рай существует, то Эрик сейчас именно там.

Помнится, я была без ума от Саймона из-за этих слов. Потому что сама так чувствовала. Куда испарились те чувства? Исчезли, как боа из перьев, пока я отвлеклась? Стоит попробовать отыскать их снова?

Я цепляюсь не только за обиды. Я помню ту девчонку на моей кровати. Я помню Эрика. А еще я помню силу нерушимой любви. В моей памяти до сих пор есть место, где я храню всех этих призраков.

У моей мамы новый бойфренд по имени Жайме Жофре (португалец?). Мне даже встречаться с ним не надо, чтобы удостовериться, что он очаровательный, темноволосый и у него вид на жительство.

Он будет говорить с акцентом, а потом мама спросит: «Правда он сексуальный?»

Слова кажутся ей страстными, если мужчина с трудом подбирает их и если говорит «амор», а не просто «любовь».

Несмотря на всю свою романтичность, моя мать практичная женщина. Она хочет доказательств любви: отдавай – и тебе воздастся. Букеты, уроки бальных танцев, обещание вечной верности – тут уж решать мужчине. А вот примеры жертвенной любви Луизы: бросить ради возлюбленного курить и провести неделю в спа-салоне. Она предпочитает грязевые ванны на термальном курорте «Калистога» или гостиницу «Сонома Мишен инн». Мама считает, что мужчины, понимающие такой обмен, принадлежат к развивающимся странам – она никогда бы не сказала «третьего мира». Колония под иностранной диктатурой – это прекрасно. Когда развивающаяся нация недоступна, она соглашается на Ирландию, Индию, Иран. Мама твердо верит, что мужчины, которые пострадали от угнетения и теневой экономики, знают, что на карту поставлено нечто большее. Они изо всех сил стараются завоевать вас. Они готовы пойти на сделку. Благодаря этим мыслям моя мать находила настоящую любовь столько раз, сколько раз навсегда бросала курить.