Размер шрифта
-
+
Стихотворения - стр. 2
разлагались,
гнили смрадно
и мерзко;
и присев на корточки в задумчивости,
я рисовал на телах их узоры,
печальные и грозные картины.
Их понять было трудно другому —
там небо
вливалось в землю
и, излучая
белёсо-дымную лазурь,
отражало его обречённость.
Они мудры были, те картины —
мудры, благолепны, прекрасны,
но понять их
было трудно и мне.
Единственная
из тех существ,
единственная,
принятая за равную,
женщина,
рискнувшая быть рядом,
была спокойна, тиха,
угрюма,
но,
как ни странно,
красива.
Она совсем не казалась смертной,
не казалась женщиной,
человеком,
но ты знаешь,
о правый глаз мой,
ведающий бликами снов
и видящий тайны многия,
она горько и слёзно раскаялась
о том,
что повстречалась со мною.
И те немногие,
смысл имени моего
знавшие,
что, дрожа, издавали уста,
а также имени чёрного лебедя,
что, крича,
кружился в поднебесье,
указывая дорогу к Солнцу,
были раздавлены
сосновыми ступнями рока,
и будто видел я,
как сливались они с бесцветием,
покрывались коростой забвения
и, быть может,
пылинкой лишь жалкою
беспокоили мир
существованием.
Как та,
как та несчастная женщина.
А я,
одурманенный цветом горных вершин,
близостью и ясностью смерти
и чем-то ещё,
что тяжёлым, мучительным гнётом
проникало в меня,
и гнёт тот был
самым страшным
из всех изведанных —
я так и не оправился
от его веяний —
убегал
в благословенный
и милый край —
город танцующих лилий
и каменных дев,
молчаливых и опасных,
одиноких, обиженных, но
трепетно жаждующих ласк.
Здесь, при становлении звёзд
определённым
и никому не ведомым порядком,
при увлажнении земли
холодной росою тоски,
при сочетании
нескольких волшебных слов,
что называло мне изредка
одиночество,
испытывал я
единственное чувство —
чувство горечи,
бывшее в то же время величием.
Ибо в этот грозный час
наступали
огненные ночи…
Буйного языки пламени,
что пожирает суть настоящего,
отражаясь
на оболочке глаз,
возводили полотна вечности
и сливались
с карим цветом
моего естества;
быкоголовые всадники
пытались пронзить
моё тело стрелами,
но промахивались
и исчезали в неведомом;
духи
овевали меня
своими чарами,
но, почувствовав искры
моей чакры,
уносились прочь,
сердитые и скорбные.
Время,
замкнув свой бег
в хрустальной спирали выкуума,
взалкало
и оставило печать свою
спиралью той
на груди моей.
И клетки
моего странного тела
превращались в слизь
и растекались,
сливаясь
с движением
огненных ночей,
замедляя бег их,
но придавая упругости
и гибкости им.
И будучи
едиными в жизни
и почти
равными в смерти,
уносились мы отрешённо
в иные сути
и сферы,
становясь
самою Вселенной…
Суровый декаданс
Мантра дьявольской любви
В миллионах тусклых глаз —
Харе! Харе! —
Вязнул я, и жил не раз
В каждой паре.
Но в одних очах лишь я,
Как в пожаре,
Истлевал до уголья —
Харе! Харе!
Те глаза в кошмарном сне —
Рама! Рама! —
Освещало тускло мне
Страсти пламя.
И шакалий злобный стон
Возле храма
Будоражил этот сон —
Рама! Рама!
А потом в миру людей —
Харе! Харе! —
Повстречался чудом с ней
В смрадной гари.
И случилось, грея кровь
В потной мари,
Мне познать её любовь —
Харе! Харе!
Эти чувства, этот ток —
Рама! Рама! —
Разогнал гнетущий смог
Жизни хлама.
И без лишних скорбных слёз
И без срама
Я увидел царство грёз —
Рама! Рама!
«Серые тени лягут на плечи…»
Серые тени лягут на плечи
В утренний час тишины.
Я замираю; хочется лечь и
Слиться со мраком стены.
Пусть проникают в моё подсознанье
Тихие образы снов.
И перепонки почуют рыданье
Мёртвых, гниющих богов.
Страница 2