Размер шрифта
-
+

Стихи обо всем - стр. 6

          друг друга – так это любили,
ссали на место, бегали друг за другом,
я с мокрой тряпкой – за ней, а она —
          от меня и по кругу,
забивалась черным комком под трубу в туалете,
закрывала глаза, утыкалась мордою в угол,
и, как цуцик, дрожала и была так тлетворно —
          моя.
А бежать было некуда: был я один на свете,
круглый как бог и безжалостный как земля.
И так все это было по-пахански, по-лагерному,
          скучно, невыносимо,
что однажды она приползла ко мне утром
          (четырехмесячная), после очередных побоищ,
вскарабкалась мне на грудь,
легла и заснула,
и такая тоска воцарилась,
что я только смотрел брезгливо
на нежный ее звериный затылок,
на поникшие уши ее, на пахучий детский висок —
и вдруг так отчетливо понял: Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
И УЖЕ НИКОГДА НЕ СМОГУ ПОЛЮБИТЬ —
          НЕ ПОЛУЧИТСЯ.
…а когда мы очнулись – уже наступила весна
и мы спали обнявшись, как две разноцветные
          гусеницы,
и сквозь наши горячие руки
бил любви равнодушный ток.
3.
Вот и мы… Как устанем мы оба, и ты скажешь
          мне «уходи»,
соберу я в солдатский мешок свои плюшевые
          игрушки,
миску, ложку, лоток, поводок, все собачьи
          справки свои,
и вползу попрощаться с тобой
и – усну на твоей груди…
Но уже на будущий год – я проснусь
          равнодушной кошкой.
4.
Потому что любовь прохладна. – И никакая она
          не твоя,
да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным
          и душным,
ведь горячей – бывает шкурка, твой живот
          и моя рука,
а любовь, что меж нами течёт, как изнанка
          цветка, – равнодушна.
5.
Даже страшно подумать, что я,
тут живущий который год,
ничего не знал про любовь (и так много уже
          не узнаю) —
а цветок открывает утром свой большой
          темно-розовый рот,
ну а там темно-синий огонь – непогашенный —
          полыхает
и не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре
          огонь
ты отдашь постепенно – и тело, и ум, и ладонь,
с нарисованной в детстве чудесной и скушной
          судьбой,
но кому интересно, чего там сгорело с тобой.
7.
Вот и мне безразлично… Ни с женским душным
          пупком,
ни с мужским безобразьем, ни с пишущим
          человеком,
ни с собакой (ударишь ее, а она – уже лижет,
          любя)…
–  Я хочу быть солнцем косым и прохладным
          ветром,
и цветком – распускающимся без меня.
8.
Потому что не надо «достроить»,
          а надо разрушить себя,
перейти мал-помалу в осознанный блеск
          и пробел —
растрепавшейся буквой на кончике языка,
чтобы то, что ты хочешь сказать, ни один
          повторить не хотел.
9.
Ты сегодня себе обещал: в этот год
          и на несколько лет
(сколько есть их) вперед, – улыбающийся
          и безоружный,
я смотрел и буду смотреть в равнодушный
          трепещущий свет,
ни круглей, ни румяней
          которого нет – и не нужно.
10.
Но тогда – отчего мне так жаль – что во тьму,
          потоптавшись, пойдет,
недолюбленный мной,
этот шелест и трепет и пыл:
эта грубая женская жизнь, этот твердый
          мальчишеский рот,
и скулящий комок темноты, что я на руки брать
          не любил…
11.
– Оттого, мой хороший, и жаль,
что в конце бесконечного лета,
(а сейчас я с тобой говорю – у кровати —
          из тьмы и огня),
ты был круглым солнцем моим
          и моим беспощадным ветром,
и единственным страшным цветком,
Страница 6