Размер шрифта

Стихи обо всем - стр. 5

под стук мяча и визги во дворе —

я слышу всё: вы счастливы и живы,

и вы намерены жить долго на земле.

Но что же делать мне с обрывком

и осколком,

с куском, изорванным в сиреневую мглу,

от Сени, мальчика, от моего ребенка:

– … меня, и глупую любовь мою.

«Опять сентябрь, как будто лошадь дышит…»

Опять сентябрь, как будто лошадь дышит,

и там – в саду – солдатики стоят,

и яблоко летит – и это слышно,

и стуки, как лопаты, говорят.

Ни с кем не смог

ни свыкнуться, ни сжиться —

уйдут, умрут, уедут, отгорят —

а то, что там, в твоем мозгу стучится,

так это просто яблоки стучат.

И то, что здесь

сейчас так много солнца,

и то, что ты в своей земле лежишь,

надеюсь, что кого-нибудь коснется.

Надеюсь, вас. Но всех не поразишь.

А раз неважно всем,

что мне еще придется,

а мне действительно еще придется быть

сначала яблоком, потом уже травою —

так мне неважно знать: ни то, что будет

мною,

ни то, что мной уже не сможет – быть.

А что уж там во мне рвалось и пело,

и то, что я теперь пою и рвусь,

так это все мое (сугубо) дело,

и я уж как-нибудь с собою разберусь.

Смирюсь ли я, сорвусь ли, оскудею

или попробую другим путем устать,

я все равно всегда прожить сумею,

я все равно всегда посмею стать.

Но – что касается других:

всех тех, которых нет,

которых не было,

которых много было —

то если больно им

глядеть на этот свет

и если это важно вам – спасибо.

«Когда бы я как Тютчев жил на свете…»

Когда бы я как Тютчев жил на свете

и был бы гениальней всех и злей —

о! как бы я летел, держа в кармане

Стромынку, Винстон, кукиш и репей.

О как бы я берег своих последних

друзей, врагов, старушек, мертвецов

(они б с чужими разными глазами

лежали бы плашмя в моем кармане),

дома, трамваи, тушки воробьев.

А если б все они мне надоели,

я б вывернул карманы и тогда

они б вертелись в воздухе, летели:

все книжки, все варьянты стихтворений,

которые родиться не успели

(но даже их не пожалею я).

Но почему ж тогда себя так жалко – жалко

и стыдно, что при всех, средь бела дня,

однажды над Стромынкой и над парком,

как воробья, репейник и скакалку,

Ты из кармана вытряхнешь – меня.

Стихи обо всем

Влюбленные смотрят друг другу в глаза, но не видят тебя, а видят куски мешковины и куклу из тряпок. – Посмотри на меня! – Я совсем не твоя судьба, я товарищ тебе, твой любовник, цветок и собака.

…Кстати, о собаке. Когда я ложусь спать и выключаю свет, она стоит внизу у кровати, там, в темноте, и терпеливо ждет, когда я ей дам команду: – Иди сюда. (Она очень воспитанная собака). И вот я говорю: иди ко мне! – и она начинает прыгать, прыгать, как оглашенная, цепляясь передними лапами за кровать, вытягивая морду, подрагивая невидимыми миру ушами, карабкаясь и срываясь.

Она так отчаянно хочет выбраться ко мне из этого мрака, так хочет забраться сюда, под защиту, в привычную жизнь, на подушку, в родное тепло, что мне вдруг начинает казаться, что это другой мрак и другие прыжки…

Как будто я зову ее из тьмы, она прыгает, прыгает и когда-нибудь не допрыгнет.

Пасха. Буддийский божок сидит на порожке —

попой ко мне, мордой к балкону

(весь обласканный солнцем, с хвостиком

посередке),

буркает на прохожих, заливается периодическим

басом.

– Ну что, – говорю, – Барабашка, не веришь

в нашего бога?

Обернулся божок, улыбается, не отвечает.

А ведь раньше было не так: вот уж любили

Страница 5

На следующую страницу