Стенание - стр. 40

– А я сама дала им второй шанс, – понуро проговорила королева. – Поставила под угрозу себя и всех тех, кто находится под моей защитой.

На этот раз ни дядя, ни архиепископ даже не попытались ободрить ее. Екатерина улыбнулась, но не нежной веселой улыбкой, которая всегда была готова появиться на ее лице, а печально и безнадежно.

– Вам пора узнать, Мэтью, что именно я натворила, – сказала она.

Мы все посмотрели на ее величество, и она тихо проговорила:

– Прошлой зимой мне казалось, что король склоняется в пользу реформ. Он провел через парламент билль, дающий ему власть над церковными пожертвованиями, – пал еще один бастион традиционного папистского обряда. В то лето я опубликовала свои «Молитвы, или Размышления» и чувствовала, что могу без опасений написать еще одну книгу, исповедь миру о своих верованиях, как сделала Маргарита Наваррская. И написала небольшое сочинение. Я знала, что это может показаться… спорным… и потому тайно хранила рукопись у себя в спальне. Исповедь – о своей жизни, о грехах, о спасении, о вере… – Екатерина внимательно посмотрела на меня, и теперь в ее глазах горел огонь убеждения. – Я назвала книгу «Стенание грешницы». И рассказала в ней, как в молодости погрязла в предрассудках, полных суеты этого мира, и как Бог говорил со мной, но я отвергала Его голос, пока наконец не приняла Его спасительное милосердие. – Ее тон стал страстным, и она посмотрела на лорда Парра и архиепископа, однако те потупились. А королева продолжала, уже спокойнее: – Это Бог дал мне понять, что моим предназначением было стать женой короля. – Екатерина опустила голову, и я задумался, уж не вспомнила ли она свою былую любовь к Томасу Сеймуру. – В «Стенании грешницы» я говорила самыми простыми словами о моей вере, о том, что спасение приходит через веру и чтение Библии, а не через бесполезные обряды.

Я зажмурился. Мне было известно о подобного рода сочинениях, где радикальные протестанты исповедовались в своих грехах и рассуждали о спасении души. Кое-кого из авторов таких книг арестовали по приказу властей. Было чрезвычайно глупо со стороны королевы написать такую вещь, даже тайно, в эти времена раскола и террора. Разумеется, Екатерина должна была знать это, но, похоже, эмоции пересилили ее политическое здравомыслие. А надежда, что чаша весов склонилась в пользу реформ, снова оказалась катастрофической ошибкой.

– Кто видел эту рукопись? – тихо спросил я.

– Только милорд архиепископ. Я закончила книгу в феврале, но потом, в марте, началась история с Гардинером. И поэтому я спрятала рукопись в свой личный сундук и никому о ней не говорила. – Королева вздохнула и с горечью добавила: – Видите, Мэтью, иногда я все же могу быть предусмотрительной.

Я видел, что ее разрывают противоречивые чувства: с одной стороны, желание распространить свои убеждения, а с другой – страх, проистекавший из четкого понимания политических опасностей.

– Книга оставалась запертой в моем сундуке вплоть до прошлого месяца, когда я решила спросить мнение архиепископа о ней. Он любезно пришел ко мне сюда и как-то вечером прочел рукопись в моем присутствии. – Екатерина с задумчивой улыбкой взглянула на Кранмера. – В последние три года мы постоянно говорили о вопросах веры. Мало кто знает, сколько всего мы с ним обсуждали.