Статус человека - стр. 13
– Жале… – протянул старик. – Родина отцу жале…
«Дети» хлюпали и чавкали.
– Ца мои дети, – то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя, сказал старик Родиону. – Бет была бы невдоволена из воспитата… – Он виновато, заморгал и его глаза стала затягивать мутная плёнка. – Эли… Прощая мя, Эли… Я… Эли, я не звинен. Они таки… Эли! Я сам не разумею, чему они таки!
Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине Нила. Как король на троне. Только… плачущий король.
Он всхлипнул ещё раз и начал сюсюкать:
– Ты чаешь, Эли, а наш Доти лысый…
Слюна бежала у него изо рта быстрой струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в пище было что-то из галлюциногенов.
– Странно, правда? – лепетал старик. – Ведь наследата у нас чиста, и у родинном дряке лысых николе не было… И у Шеллы власы тоже вылапуют… Но я мляю, чо ца от…от… Эли, ты их прощея, Эли?.. Ца ничего, Эли, чо у них… У них будет пупсалик?.. Эли, ца ничего? Эли?!
Родион повернулся и, чуть не сорвав дверь с петель, выбежал из хижины. На волю, на свежий, с озоном, почти как после грозы, воздух, на луг, на изумрудную альпийскую зелень. С земной бурёнкой…
Ад и рай.
Рай?
Откуда этот луг?
– Привезли.
Откуда эта корова?
– Привезли.
Откуда вы сами?
– Прилетели.
Откуда?!
– …
Родион вздохнул. Переселенцы забирают с собой всё, что им дорого, всё, что им нужно – ВСЁ, ЧТО ОНИ ЕСТЬ.
Сзади отворилась дверь, вышла женщина и негромко позвала: – Марта! Ма-арта!
Корова подняла голову и лениво промычала.
«Идиллия, – подумал Родион. – «За морями, за долами, за высокими горами, в краю, полном чудес, фей и маленьких добрых людей, жили-были…» Мечта каждого фермера, золотая мечта детства, иметь в таком краю свой лакомый кусок земли, жирной и мягкой, как слоёный пирог, с вот таким вот лугом, с вот такой вот партеногенезной коровой, с огромным, необъятным выменем… И жить здесь. Боже мой! Утром, рано-рано, по холодку, по своему росистому лугу – босиком, дыша полной грудью… затем кружка тёплого, утреннего, только из-под коровы, парного молока…
Ну, вот. «В краю, полном чудес…»
Изгои. Самовольные изгои. Мещане с фермерским уклоном. С придурью. Уйти, забиться куда-нибудь в угол, подальше, в самую-самую темень, но чтоб это был мой, непременно мой, только, лично, индивидуально мой угол! А до моей… то есть, его угла, темноты, вам дела нет».
Родион зло рванул с травы рюкзак, закинул его за плечи и, ни разу не оглянувшись, ушёл из этой долины с альпийским, чужим, неуместным здесь лугом, вырождающимися поселенцами и коровой, не махающей хвостом.
Семь дней Родион бродил по горам. После этой колонии было ясно, что ни о какой разумной жизни здесь, на планете и даже в самой колонии, говорить не приходится, но на корабле его ждали скука и безделье, и поэтому он лазил по скалам и ждал, пока ремонтники починят корабль, и тот насосёт побольше энергии. В долину он больше не заходил – не мог себя заставить.
Нужно было сразу выволочить их из хижины, запихнуть в корабль и привезти на Землю, как привозил он до сих пор всякую живность – фауну исследуемых планет. Как каких-то доисторических животных. Ископаемых. Реликт. Но сейчас уже не хватало ни сил, ни духа – пусть на Земле разбираются, что делать с этим заповедником.