Статус человека - стр. 11

Родион вздохнул и открыл дверь в хижину. В хижине было темно, и только сквозь щели в лишь бы как сбитой крыше пробивались узкие, дрожащие пылью лучи света. Остро пахло запущенным, давно нечищенным хлевом. Посередине хижины на корточках у огромного старинного куба синтезатора сидела беременная, с большим животом, женщина. Она была такая же худая, как и мужчина, и – нет, не смуглая, нет – какая-то серокожая и в таких же отрепьях. К Родиону она не обернулась, а продолжала выщёлкивать программу, быстро бегая пальцами по клавиатуре синтезатора.

– My God![1] – вдруг прохрипело из угла у двери.

Родион резко обернулся. В углу, на грубо сколоченном деревянном кресле сидел лохматый седой старик. Руки, сухие, тонкие, лежали на подлокотниках-подпорках, тело было высохшим и дряблым – от него веяло давно забытой болью и мёртвой плотью. Жили только дрожащая складками индюшиная шея и большие, почти светящиеся, глаза. Старик завороженно смотрел на Родиона и глотал слюну.

«Паралич, – понял Родион. – Давний, старый. Запущенный. И мне, моему личному комплексу регенерации, не поддастся…»

– I'm blessed, – просипел старик и, раздирая горло, закончил: – if you are not earthmen![2]

Родион отрицательно покачал головой.

– Я не понимаю, – сказал он и смутился. (А планету, планету-то назвал «The End»! То же мне, англоман!)

Старик плакал. Крупные слезы стекали по морщинистым щекам на дрожащий рот.

– My God… My God… Can i hope, what…[3]

Он внезапно затих, только всхлипывал и, моргая, смотрел на Родиона.

– Прошу прощея. Вы не кумуете по-аглицки… – спохватился он. – Та чо та я? Топа сюда, ближте, и опущайтесь.

Родион непроизвольно шагнул вперёд. Старолинг… Дед, а, дед, а ты, наверное, старый, очень старый, древний, можно сказать, старик.

– Ах да, не на чо… – лепетал старик. Он пошарил глазами по хижине. – Вон-вон у том куту еща ящик. Вы его подважте и опущайтесь.

Родион выволок ящик из угла, перенёс поближе к старику и сел. Совершенно ошарашенный.

– Вы уж прощея мя, – сказал старик, – но я не можече…

Он смотрел на Родиона как на заморскую зверушку, большими, со светящимися белками глазами и вдруг, чуть ли не скуля, спросил: – Како там на Земле? Вы давно оттоле?

Родион помялся, не зная, что сказать.

– На Земле всё нормально. По крайней мере, так было сегодня утром.

– Сегод..? – оборвал его старик и поперхнулся. Глаза его разгорелись. И потухли.

– Cod forbid… – забормотал он. – Again… Let me go for goodness' sake![4]

Он страдальчески закачал головой, захныкал.

– Когда та уже прекращется, когда вы престанете трзать мя? Чем дале, тем скверна… Шарнуть бы в тя чо-нибудь… – тоскливо-тоскливо протянул он и вдруг заорал: – Сковыряйся прочь, мержоча тварь! Уже и днём явитесь!

Родион посмотрел в яростные глаза старика, напрягся, подстроился.

– Спокойно. Успокойся. Я – самый нормальный человек. С Земли. Не галлюцинация, не фантом… Человек, – мягко внушил он.

Старик сник, обмяк. Прикрыл глаза.

– Кой час год? – тихо спросил он.

Родион сказал.

– Хм… – старик пожевал губами. – Двести годов… Двести… Ейща сумняща, млада члек, тебе тода ще в папухах не было.

«В папухах…» – ошалело подумал Родион и тут вроде бы понял. К чему здесь эта хижина, этот старик, дряхлый, древний, со своим древнелингским диалектом… И всё-всё остальное… Двести лет назад – ревущие сопла, фотонные громады, релятивизм, архаика… Какая звёздная экспедиция не вернулась из этого сектора? Какая?! Сейчас бы третий том Каталога…