Старые боги новых времён - стр. 5
– Доброе утро, барышня, – не отрываясь от полировки мебели шепнула горничная Марьяна.
– Доброе-доброе. Как там? – шепнула в ответ.
– Только-только затихло.
– Уф-ф-ф… Ну, я пошла, – резко распахнула двери лимонной гостиной.
Если вы, услышав фразу «госпожа изволит музицировать в лимонной гостиной», представили себе этакую утончённую даму в кринолине и кружевах, сидящую за пианино в комнате, оббитой желтыми обоями, пф-ф-ф! спешу разочаровать. Гостиная самая обычная, лимонная она потому, как только там прижилось и растёт в своё удовольствие маменькино лимонное дерево. А так комната в стиле старого петровского классицизма (папа по привычке называет это викторианским стилем) с белыми стенами, темным паркетным полом, стандартным камином, книжными полками, массивными креслами, диваном и столом. Большими окнами, убранными в летящую и легкую кисею, коврами, подушками, пледами, и чаромедийным8 центром. И нет никакой дамочки в кринолине и кружевах. А есть, посреди этого уголка спокойствия, огромная барабанная установка, за которой сидит раскрасневшаяся от усилий, с горящими гневом голубыми глазами, убранными в обычный хвост золотыми волосами, в майке и каких-то безразмерных шароварах, красивая статная женщина.
– Привет, ма. Музицируем?
– Уже доложили? – отбросила палочки маменька.
– Ма-а-а-м…
– Ну что? Что «мам»? Я уже почти тридцать лет, как твоя мама! – сложила руки на шикарной груди маменька. – А ты? Ты когда, станешь?
– А что я? Что это сразу я? Вон. У тебя Миля есть!
– Миля – невестка. А ты дочь!
– Маменька, позвольте вам напомнить, для того чтобы радовать вас долгожданными внуками, я должна мужем обзавестись.
– Вот! А ты?!
– А у меня работа…
– Вот именно! Работа! Эта твоя работа!
– Ма-а-а-а… не начинай, – зыркнула я глазами. – Я тут ни при чём. Не стоит валить с больной головы на здоровую. И отец абсолютно прав! Данияр взрослый мужик! Мам, ему полста скоро! Да, деда Добрыня его сам бы прибил! И тётя Катя, ещё бы добавила!
– Влада! Но так нельзя! Мы же…
– Мам, папе было тридцать, когда он остался один. Совсем один! А тебе сколько? Столько же?
– Но…
– Ма, ну я понимаю, что ты выросла с Катериной, знаю, что не можешь, но так надо! Понимаешь? Надо. Ну послужит в святовитской9 дружине пяток лет, с него не убудет.
– Влада, я поклялась на могиле…
– Мама! Ты поклялась своему дяде и двоюродной сестре, что не оставишь Данияра в беде! Ты не клялась, что будешь потворствовать его выходкам. Ты не клялась выкупать его долги! Ты не клялась каждые две седмицы вытягивать его из зад…
– ВЛАДА! – громыхнула маменька.
– Ну! Вот видишь! – скопировала маму, сложив руки на груди. – Мне и Ратмиру, ты готова была вымыть рот с мылом, за малейшее сквернословие. А представь Ратмира в такой же ситуации, как у Даньки сейчас?
– Да я ему голову оторву! – опять рявкнула маменька.
– Да что ты? А ничего, что братишка уже, отслужил в дружине, закончил академию, женился, и ждёт прибавления в семействе! Ах, да! Ещё и работает с отцом! А Данияр? Он что? Так и будет чужеядом10 сидеть?! Да если бы не папа, он бы всё содержание уже размотал! Слава Роду, деда завет11 оставил! А то и вовсе бы нишь12 стал!
– Не стал бы! Не стал! Он просто горюет! И не может прийти в себя!
– Да ладно?! Серьёзно?! Вот так сильно горюет, что по игорным домам шляется, и кобелирует напропалую уже шишову кучу лет?!