Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - стр. 23

Белые листовки в половину стандартного листа. Сверху по-русски и по-немецки «Пропуск» со свастикой между ними и таким же по содержанию текстом, что и на синих листовках. Под текстом пропуска – перфорированная линия для его отрыва. А под линией – воззвание к гражданам России того же текста. Все было напечатано на одной стороне листа.

Содержание листовок и сам факт обращения немцев к нашим войскам постепенно стали обсуждаться личным составом. Равнодушных не осталось. По-видимому, читали все, если не открыто, то украдкой. Делились мнением обычно небольшими группами по два-три человека. Образовывались и большие группы во время перекуров. Основное направление разговора шло о том, что враг выдыхается, резервы его на исходе и рассчитывает обещаниями сломить наше сопротивление.

Но имели место и другие мнения. Особенно много говорил Вернигора во время работы со своим напарником Кихтенко. И разговор чаще заводил он. Говорил, что немцы не заинтересованы всех убивать. Им нужны люди для работы. Вот и призывают сложить оружие и сдаться. Чувствуют силу и не хотят напрасных жертв. Им заводы, фабрики и мосты нужны в исправном виде. Кто будет сопротивляться, того, конечно, станут уничтожать. Многие ему возражали.

– Пока мы тут работаем, «рама» направит бомбардировщиков и хана нам всем будет. В порошок сотрут.

– Не каркай. Он выберет покрупнее дичь, чем мы.

– Он все слопает. Сила-то какая! Куда зашел? Все прет и прет. Съест нас с потрохами.

– Не говори. Тут немцу крышка. Хоть и сила, но и наших много идет.

– Не хватит у него людей, чтоб удержать столько земли. Да и народы не захотят под ним жить. Французов выгнали, хотя они столько бед не натворили, а наши немца тем более не потерпят.

– Чтобы удержать завоеванное, он уничтожит много наших людей.

– Делов-то у него уже немного осталось, – все твердил Вернигора, – вот он уже где. Возьмет Сталинград и на Москву попрет, а там и войне конец.

– Гад же ты, как я вижу! Вон и листовку-пропуск за пилотку положил. К немцу собираешься? – возмутился старшина «Крошка», снял с его головы пилотку, вытащил из отворота листовку, порвал ее и бросил в огонь, а пилоткой шлепнул его по голове. – Контра ты и больше ничего.

– Я что, я как все, а ты рот не затыкай. Что вижу, то и говорю, как понимаю. И это мое дело. Ты о моей семье, о моем семени не думаешь. Попробуй, достань их из-под Полтавы и помоги им. Руки коротки. Кто о них подумает? Кто им поможет? У них вся надежда на меня.

– И как же ты думаешь им помочь? Сдашься немцу и под юбку к жене? А на остальные семьи тебе наплевать?

– Если ты умный такой, скажи, как им помочь. Твоя семья в Сибири, ей ничего не грозит, и душа твоя спокойная, а моя разрывается на куски. Как мне быть?

– Как всем. Разбить и выгнать немцев и всех наших освободить.

– Это слова красивые, а дела-то не видно.

– Вот нам и надо дело всем делать, а с тобой не очень-то далеко пойдешь.

– Я не хуже тебя в деле буду. Время покажет.

На этом перекур закончился. Разошлись по рабочим местам.

Во второй половине дня в расположение роты прибыл заместитель командира бригады по технической части военный инженер 2-го ранга Иванов. От него мы узнали, что 1-й танковый батальон под командованием капитана Рустикова в районе разъезда 74-й километр, между станциями Абганерово и Тингута, на марше был внезапно обстрелян из небольшой рощицы артиллерийскими снарядами. Батальон не успел опомниться, как потерял семь танков – шесть из них подбиты, а один сгорел. Из рощицы вышли четыре немецких танка, развернулись и ушли в степь, в сторону Аксая. Им вслед запоздало открыли беспорядочный огонь из уцелевших танков и даже не преследовали, настолько были растеряны. Потеряли при этом одиннадцать человек убитыми и ранеными. Батальон отошел западнее разъезда 74-й километр и занял там оборону.