Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили - стр. 18

Однако, этот зверский метод не оправдал надежд нацистов. Становясь очевидцами жутких картин, оставляемых после себя фашистами, наши воины с ещё большей, многократной ненавистью обрушивались на заклятого врага.

* * *

– Ишь ты-ы! Мундирной силы-то сколь понагнали! Мать моя – курица! – желтоглазый Федорчук, глядя на нескончаемый железный поток войск, кашлянул скрипуче и, топыря губы, не без ехидства, воткнул: – Видали какие? Новёхонькие полки, цивильные, мать их ети…Усё с иголочки, усё блестить…Того и гляди сороки уташ-шуть…

– Так точно, нарядные! Ни дать, ни взять кавалеры… – отозвался суетливо и радостно, стоявший тут же, рядом у красноталового плетня, Черёмушкин. Совестливо сбивая пилоткой въевшуюся пыль с порыжелых погон, восхищённо добавил: – Ну, прям, как на параде, товарищи, а?

– Хм, так-то шо ж не воевать? Тэк до Берлину аршинь, ни язв, ни мозолей на мослах не натрёшь. А покрутились бы оне, як поросячий хвост, в таких передрягах, як мы, хлопцы!.. Под Чижовкой, – у долине Смерти, мамку-то их взашей, через ситцевый подол…Це было б да-а! У самых, значить, зубьях…фашистской холеры…Сразу б полиняли женихи. Верно, хлопцы? – Пётр Федорчук, ища поддержки у других, зыркнул по сторонам.

– И то, правда, конца краю не видно! – раздались возбуждённые голоса вдоль плетня.

– Это ж, сколько стволов к Сталинграду пр-рёт? Как есть вся Россия.

– Ширче бери – Союз! – присвистнул кто-то из пулемётчиков.

– Да уж, рог к рогу, – матюгнулся в опалённый карниз усов Федорчук, – гонють, як скот на бойню. Ужо будет дело.

– Не каркай, Петро! Чай не чужие, свои идут лихо ломать. А дело будет…Но и нас, и тебя – оно не забудет…Писарь даве из штабу шепнул: дескать фрицев под по Сталинградом, как блох на собаке. Видимо – не видимо!

– Ага-а… – с язвительным хохотком снова воткнул Федорчук. – Ещё скажи: гарней, чем в Берлине. Гитлер – то чо…с ихними бабами делать станет? Маятно одному покрывать всё стадо. А-ха-хаа!!

–Хорош кудахтать, хохол!

– Шо-о?

– Хохоталку закрой, а то я тебе её сам закрою…

– Нурмухамедов, невысокий, но жилистый, как ремень, крепко сдавил локоть Федорчука узловатыми грязными пальцами. Косясь на Петро рысьими глазами, левой рукой придерживая облезлый ствол ППШ, выдохнул: – Ты чо, один у нас кровь проливал? Ну, вот и заткнись, без тебя тошно. То же мне…воин.

Щуря рысьи глаза, на скуластом татарском лице, старший сержант отошёл прочь от облепленного стрелками плетня, в поисках ускользающей тени.

У плетня одобрительно гоготнули:

– Ловко татарин хохла уел!

– Ущучил, Петро? Это тебе не борщ с помпушками трескать с салом…

Федорчук в ответ лишь с досады дрогнул скулами, как секач клыками и ражим шлепком ладони размазал по своей бурой шее, присосавшегося слепня.

Внимание всех само собой вновь переключилось на огромное, растянувшееся на десятки вёрст, движение; на бесконечно идущие призрачные,. Покачивающиеся ряды пехоты, на колкие, стальные щётки штыков над их головами, на зачехлённые стволы гремливых орудий, на рыкающие мощью моторов в клубах бурой пыли, колонны бронетехники…Как вдруг звонкий окрик Черёмушкина: «Смир-рно!» – заставил всех подтянуться.

Придерживая левой рукой у бедра командирскую сумку, легко минуя преграды, к ним энергично, сверкая пряжками ремней и глазами, подошёл майор Танкаев.