Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили - стр. 20

Но не только это сейчас когтило сердце майора. Исправный старший сержант – одноверец Нурмухамедов, обращаясь к бойцам выкрикнул «взвод»…»Эх, кабы взвод…Всего-то жалкая горсть, чуть более отделения» – под тёмной бронзой скул катнулись желваки. Немец, в который раз, как волк овцу, порвал – изнахратил его роту, оставив – «ножки да рожки и шерсти клок»…

На душе Магомеда, будто приглохла погостная тишина. На суровом лице лежала печать командирских раздумий. Что тут скажешь. Он чертовски устал привыкать к новым лицам бойцов, коих день через день – забирала костлявая смерть…

– Федорчук!

– Я. Расчёт окончен.

– Товарищ майор, – Нумухамедов крутнулся на каблуках.

– Вольно, бойцы.

– Взвод вольна-а! – вторил командирскому сержант.

– Почему вверенные тебе бойцы шляются без дела? – пошёл на опережение Танкаев. Тон его голоса не давал отступных.

– Виноват, товарищ майор. – Рысьи глаза Нурмухамедова вспыхнули; злобясь на себя за то, что не хватало нужных слов – аргументов, буркнул под обгоревший на солнце нос: – Так ить сами знаете…Ждём пополнения. Выпал случай отдохнуть малость, това…

– Отставить. Лично меня такой «случай» не устраивает. Возражения есть, бойцы? – Магомед Танкаевич сверкнул глазами из-под чёрных крыльев бровей.

– Никак нет!

– Вот это…правильно.

– Был в вашем расположении…Стыд и срам, бойцы! Повсюду грязь, хлам…Подсолнечная шелуха и окурки по щиколотку, консервные банки – портянки…Свиньи вы или стрелки – легендарной Краснознамённой 100-й дивизии? Разве так должны содержать своё жильё воины? Ну, что молчим? – Заложив руки за спину, он, придирчиво оглядывая стрелков, медленно двинулся вдоль шеренги, как вдруг услышал позади сухой хохоток, ровно фасоль из кулька, и тихо, как вздох замечание:

– А вы это у фрицев спросите…Они гадюки там до нас хозяйничали….

– Кто сказал? – чёрный всполох глаз обжёг строй. – Шаг вперёд.

– Ефрейтор Зорькин. – Пулемётчик выдвинулся на дуговатых ногах, замер перед майором небритый, худой, с воспалёнными, как при трахоме, глазами; мелкая морось острых коричневых скул выдавала его волнение.

– Наряд вне очереди, – обрезал Танкаев.

– Товарищ майор! За что-о?..Зоря низал глазами чисто выбритого до синеватой дымки, перетянутого ремнями, непреклонного командира.

В голове пулемётчика Зорькина клубился кипящий ком мыслей…Пенная злоба поводила губы. А в тёмно-песочных, с пороховой искрой, глазах читалось:

«Ето ж, как прикажешь понимать, командир? Мы кровь проливая, товарищей боевых теряя…Ещё за етой немчурой поганой, дерьмо должны выносить? Да насрать на них сволочей, засыпать вшами и растереть! Ето ж, кто на чью радость…нас выгнал из родных краёв и кинул на смерть! Мы али они – фашисты пр-роклятын? Не из-за них ли крестовых сук, мы вторую годину на брюхе под пулями ползаем? Оторванные от своих баб и детёв…Чужую пшеницу – рожь сапогами да танками давим! Не из-за них ли паскуд рыжих, мы второй год в окопах гнилой хлеб с червивым мясом жуем…И за етой нечистью ещё говно разгребать?!.»

Зоря, до глубины души задетый за живое, остановил мёрклыё взгляд на чисто выбритых щеках майора и надавил:

– За что, командир? Кому я виноват?

– Три наряда вне очереди, – ломая взгляд Зорькина, обрубил Танкаев.

– Есть три наряда вне очереди, – вставая в строй, в хмурой тоске процедил Зоря, и зло усмехнулся: – Только, если можно, на кухне…