Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня - стр. 2
– Шакал…Сын шакала! – Магомед щёлкнул зубами, как волк, попавший в капкан.
– Момент! – фон Дитц отрицательно покачал головой. Если галантность мне говорит «нет», то осторожность мне говорит «да». О ля-ля, ты же у нас ещё и ком-му-нист? – Он усмехнулся и его ядовитое сожаление, и презрительные гримасы были неподдельны.
– Коммунист! – убеждённо рубанул Танкаев. – И моё слово крепкое. Посылай свой компромат хоть шайтану! Знай: Родину, Честь – не продаю. А тебе не жить, зверь! – сквозь белую кипень стиснутых зубов прохрипел Магомед и, поводя плечами, прорычал по-аварски: – Клянусь Кровью, я вырежу ему сердце.
Багровея скулами, он схватился за отцовский кинжал, хотел ринуться на врага…
Но тот будто только и ждал, отпрянул в сторону и по-звериному прорычал в налитые бешеной кровью глаза горца:
Fort! Braunarsch! Schweinsleder!! Ты ещё узнаешь, гололобый дикарь, что такое волчий крюк!
Страшен и дик в своём исступлении был Магомед сын Танка. Слепая ярость кипела-плескалась в бойницах его глазах, – воплощение вековечной, неукротимой стихии, витающей в кавказских ущельях, яростной и лютой, воспроизводимой в каждом поколении горцев, той энергии, что пылала сейчас в его чернильных глазах. Всеми фибрами он ощутил страшную, всасывающую тягу войны и мести. Испытал спасительную ярость, – объясняющую и побуждающую ненависть, неодолимое желание отхватить кинжалом этому гитлеровскому псу голову…
Любой, кто рискнул бы сейчас встать на его пути, рухнул бы замертво с пронзённым насквозь сердцем.
Но не успел комбат выхватить из ножен кинжал, как эсэсовец вскинул руку в чёрной перчатке и тут же грянул выстрел.
Близко свистнула снайперская пуля. Ударила в костяной стаканец, стоявший перед комбатом, раздробила его вдрызг, осыпав лицо Магомеда брызгами шнапса. Танкаев остался на месте. Секунду, другую боролся с собою, дрожа от бешенства…Словно усы – знак чести мужской – опозорил он перед людьми своего рода. Но не перед волей Железного Отто, и уж тем более не перед снайперской пулей, остался его клинок в ножнах. Командующий Березин незримо встал перед ним. Магомеду даже померещилось на миг, что он увидел генеральскую фуражку комдива, широкие защитного цвета погоны и его строгое, изрезанное морщинами лицо, выжидающие глаза. Да, перед ним незримо стоял бывалый командир, воевавший ещё с белофиннами Герой Советского Союза Семён Петрович Березин и только перед его выправкой, волей: «Без глупостей, майор Танкаев! Будь на высоте. Верю в тебя, как в сына», – Магомед с лёгким звяком вогнал наполовину оголённый кинжал обратно в узорные ножны. Но дерзкую выходку барону при этом не спустил. Будто невзначай коснулся рукой козырька фуражки – и тут же снайперская пуля, но уже с другой стороны, срезала наполовину сигарету в узких губах штандартенфюрера. Ошеломлённый русским «ответом», фон Дитц шарахнулся вкруг стола. Однако, быстро взял себя в руки и, овладев голосом, со злым восхищением посмотрел на обкусанный снайперской пулей обрубок, будто сказал: «Н-да, красные не дремлют».
– Ты что, всегда такой пугливый, фриц? – насмешливо рыкнул Танкаев, резко встал из-за стола и, поводя плечами, не глядя на барона пошёл прочь. Тихо посвистывал, давая знать своим, что свидание окончено. Он не оглянулся ни разу, не видел замершего у стола эсэсовца буравившего его ледяным ненавидящим взглядом, не слышал брошенных в спину слов: