Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы - стр. 35
Под рассветные громы над Воронеж-рекой, под стальной марш боя, как из рога изобилия бухали взрывы в разных местах обеих колонн. Непрерывные, скованные в прочные цепи, они разваливались, дробились, теряя звенья от этих взрывов.
Стрелки шарахались в хаосе смерти, как согнанный в загон на убой скот. Их с дьявольским воем настигали мины, выкашивал свинцовый град пуль…Люди отскакивали и снова, под сорванные олютевшие призывы командиров, политруков, пробивались к проклятому, харкающему огнём берегу. Чёрная ледяная река засасывала раненных, ошалевших бойцов, жадно глотала, как ненасытное чудище. Но и под водой грохотали глухие разрывы и оглушённые стрелки, в тяжёлых сырых шинелях, с разбухшими вещевыми мешками, обвешанные подсумками и оружием, – камнями шли ко дну.
…Капитан Танкаев после первого взрыва, окатившего его с головой колючей и режущей, что стеклянное крошево водой, видя, как столкнувшись с красным взрывом ушла под лёд треть отделения замкомвзвода сержанта Петренко, – Танкаев мгновенно осознал весь ужас их положения. Над батальонами распахнула липкие крылья тень катастрофы. Она, стремительно охватывая их по окаёму снежного берега, по чёрной воде, что вздымалась в небо гремучими фосфорицирующими фонтанами, грозила бесславной гибелью всему 472-му полку.
Ужас и отчаянье капитана были от бессилия, от невозможности обуздать, дисциплинировать, обезумевших солдат. Дико озираясь, как затравленный зверь, бросаясь наперез, срывая горло, он палил из ТТ в воздух, угрожал расстрелом, тщетно пытаясь увлечь за собою стрелков, разбрасывал руки, точно хотел сгрести их всех, обнять своих гибнущих товарищей, прижать к груди, заслонить от поглощавшей их катастрофы.
…Под руку ему попался ослеплённый пышным пламенем взрыва рядовой Невзоров. В молниеносном отблеске жахнувшей мины, Магомед узрел одичалое, с оскаленным ртом лицо, на котором выпученные, переполненные лиловым ужасом круглились глаза; перебитый пулей ремень. Съехавшей набок каски, скакал и хлестал по перекошенным скулам стрелка.
– Сто-ой! Отставить! Куда, сволочь! Пристрелю, как собаку! – Капитан схватил за грудки Невзорова, рванул на себя.
– Отчипи-ись, чёрт нерусский! Пусти, гад! Хана нам всем!! Тякать…Тякать нады, командир! Я б мухой отсель прочь, кабы крылья были…
Отчаянность положения и невозможность остановить беду, мгновенно превратились в ожесточённой горской душе ротного в острую, безумную и теперь уж бессмысленную ненависть к обманувшему его надежды бойцу. Магомед замахнулся кулаком, вдарить по оскаленной, опалённой страхом и паникой роже, желая образумить бойца, но в ту же секунду, что-то просвистело мимо виска капитана, обожгло скулу…И память запечатлела: как гибельно содрогнулся всем телом Невзоров. Налитые жутью глаза прощально полыхнули стылым огнём, скользнув по тёмгной и сырой бронзе лица ротного, с пепельных губ глухо слетело: – Убили…уби-ли меня…Прощай, ко-ман-дир… – Он рухнул снопом лицом вниз, в заплавленной кровью и мозгами шинели…Осколок мины, величиной с ладонь, скользнув по затылку, словно лезвие топора, вошёл ему меж лопаток.
В раскалённых зрачках Танкаева выжглось, подобно тавру предсмертное лицо Невзорова. Оно показалось ему беззащитным, чуть ли не детским, не смотря на жёсткую, проволочную щётку ржаных усов и измученный – безумным страданием ли, прежним отчаянным страхом, покривлённый судорогой суровый рот.