Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы - стр. 15
Теперь не могло быть ни малейшего сомнения в том, что он раз и навсегда нашёл себя в этом невероятно огромном мире, стал кадровым, профессиональным военным, по крайней мере, настолько, насколько это вообще зависело от его тела и духа.
В результате первых боёв, ещё под Смоленском, первых потерь и побед, в нём зародилось, вернее, проклюнулось и в полной мере взошло, тол неукротимое, сродни отточенному булату, – горское мужское семя, которое из века в век, суровые отцы – воины передавали своим сыновьям вместе со священной верой и оружием предков. Прежде ему и в голову не приходило, что в этом непредсказуемом мире, ожесточеннее и гибельнее для народов его любимой страны, он, сын высокогорного Дагестана, Гидатля, Урады, сможет стать той боевой единицей, которая в стальном сплаве с миллионами подобных себе, сможет защитить Родину от железных когтей и клыков смертельного врага. Н-да…об этом прежде он никогда не думал: живя в родном селении Урада, затем учась в средней школе в Гунибе, и позже, будучи уже студентом Дагестанского сельскохозяйственного института…
«Как и тысячи юношей нашей страны, нашего огромного и великого Советского Союза, он, студент третьего курса, сразу откликнулся на призыв Отечества и 1 сентября 1939 года, в первый день второй мировой войны, стал курсантом Краснодарского пехотного училища.
20 июня 1941 года юный лейтенант М.Т.Танкаев по предписанию прибыл в войсковую часть и принял пулемётный взвод. А через два дня грянула Великая Отечественная война. Первое боевое крещение под Смоленском. Бой был ужасен, враг невероятно силён и смел. Взвод лейтенанта Магомеда Танкаева уничтожил 5 немецких танков PzKwIII, 3 полугусеничных бронетранспортёра SDKFZ 251, 47 гитлеровцев. И последний бой – 12 мая 1945 года немного севернее Праги.
Таков боевой путь Магомеда Танкаевича Танкаева – командира взвода, роты, батальона, полка. Три ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны I степени, ордена Славы I степени, Красной звезды, множество медалей. Это награды за мужество, стойкость, отвагу, ратный труд».2
…Но всё это случится много позже, а тогда…на марше, от железнодорожной станции Анна в Давыдовку, он, конечно, ничего это знать не мог. Но…познал другое!
…В ту чёрную студёную ночь, ближе к рассвету, его нежданно-негаданно посетило то редкое чувство-провидение, когда всё вокруг в какой-то момент кажется невероятно-удивительным, ясным и слаженным. Непостижимое вдруг становится очевидным…Так вот, в такой снизошедший на него миг, ему открылось, что мир, каким бы он ни виделся, ни казался противоречивым и сложным, подчас алогичным, он всё же устроен Творцом правильно и справедливо. Будучи убеждённым партийцем, коммунистом с 41-го года, тем не менее, Магомед, как горец, как дагестанец, в глубине души, всегда оставался человеком верным адатам и вере своих предков. Эпоха тотального, воинствующего атеизма в стране, волей-неволей заставляла людей разных конфессий, увы, скрывать и замалчивать о религиозных потребностях их душ, но она была бессильна выжечь-искоренить то, что в их страждущие души вложил Создатель.
«Бисмиллагьи рахIмани ррахIим…Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного…» – эти слова священных молитв матери-горянки, равно как и колыбельные народные, аварские песни с молоком матери вскормили его, жили в нём и никогда не умирали в душе Магомеда, где бы он ни был. Куда бы ни заносила его судьба. И голос муллы с минарета, дрожащий, высокий, превращавший в песнопение первую строку, похожий на звучание пандура тоже всегда жил в его горячем сердце. …Витиеватый смысл сур, величаво текущих по зелёным страницам Корана, быть может, не всегда понятный ему из-за своей древней арабской иносказательности, тем не менее, был очевиден и желанно близок его душе, которая знала и разделяла священные понятия и мысли о вечном: о добре и зле, о благости, о людской гордыне и немощи, о земных прегрешениях, о судном карающем дне, о праведниках, нашедших себе утешение в вечном райском блаженстве, о всемогуществе Всевышнего, чьё знание необъятно, а мастерство не имеет, хоть каких-то видимых человеческому глазу, границ.