Stalingrad, станция метро - стр. 45
Гм-мм… Лучше бы бармен оказался арабом.
В состоянии ли Елизавета полюбить араба? Все может быть.
Она не расистка и даже знает наизусть кое-что из любовной лирики Омара Хайяма. Общих тем с арабом не так уж мало: кроме Омара Хайяма, есть еще Фирдоуси, Низами и Авиценна. А также хитрющий султан Саладин, неоднократно щелкавший по носу крестоносцев в Средние века. А также – американцы. Американцы почему-то страшно раздражают Елизавету. Если бы они – все до единого – погрузились на космический корабль и улетели к звездам, освободив Землю от своего тошнотворного присутствия, Елизавета аплодировала бы этому факту стоя. Но такой исход событий вряд ли возможен в обозримом будущем.
Никуда они не полетят.
Какие там звезды – они даже до Луны не добрались, хотя утверждают обратное. Умные люди с фактами в руках доказали, что все их передвижения по Луне не более чем разыгранное в голливудских павильонах шоу, но проклятые америкосы продолжают гнуть свое: были – и все тут.
Вруны, гадкие людишки.
Конечно, в разговоре с арабом Елизавета не станет педалировать тему с Луной, она ограничится стандартными антиамериканскими высказываниями, принятыми в среде боевиков Аль-Каиды и прочих военизированных формирований Ближнего Востока. Как лучше обозвать американца, чтобы это понравилось арабу? – гяуром[6], кяфиром[7], неверным или просто кукурузным треплом? В топку можно забросить всё. Они сойдутся на почве неприязни ко всему штатовскому и уже потом откроют друг в друге качества, которые позволяют людям жить вместе. Верность, преданность и терпение (о страсти, толкающей мужчину и женщину в объятия друг друга, Елизавета предпочитает не думать). Да, она могла бы полюбить араба, какое счастье! Вопрос с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за арабом в Объединенные Арабские Эмираты или вообще – в Марокко. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Марокко: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Марокко? Какая разница чем – любить своего араба. А также носить паранджу, что в ее случае можно считать не глумлением над женским естеством, а – напротив – освобождением от комплексов, связанных с несовершенством собственной фигуры.
В тот самый момент, когда Елизавета совсем было согласилась на паранджу и перелет в Марокко со всеми вытекающими, бармен поднял на нее глаза и на чистейшем русском произнес:
– Вам какой кофе? Эспрессо, капучино, американо?
«Американо», эх. Никакой он не араб!..
– Два капучино.
– Присаживайтесь, – отстраненно произнес бармен, глядя поверх Елизаветиной головы. – Кофе я принесу.
– Спасибо.
Твое «спасибо» нужно ему как зайцу стоп-сигнал, и нечего губы раскатывать, идиотка, привычно пожурила себя Елизавета и вернулась к столику.
– Я заказала два капучино, – сообщила она, плюхнувшись на стул напротив Натальи. – Ничего?
– Сойдет. Ну, рассказывай, как ты дошла до жизни такой?
– В смысле?
– Решила прилепиться к старичью. Только не надо вешать мне лапшу о нравственном долге перед обществом и сострадании к ближнему.
– Не буду, – сдуру пообещала Елизавета.
– Итак, что с тобой случилось?
– Ничего особенного.
– Ври больше! Срезалась на экзаменах в институт и посчитала, что жизнь кончена?
– Нет.
– Расплевалась с родаками и в пику им решила заняться ассенизаторским трудом?