Сталин - стр. 149
Генсек атаку вел под флагом защиты Ленина, которого Троцкий в начале века называл «Максимилиан Ленин», намекая на диктаторские замашки Робеспьера. Генсек буквально добил Троцкого, упомянув о том, что его ранняя брошюра «Наши политические задачи» была посвящена меньшевику П. Аксельроду. Сталин торжествующе прочитал посвящение Троцкого под гул зала: «Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду».
«Ну, что же, – резюмировал Сталин, – скатертью дорога к «дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду»! Скатертью дорога! Только поторопитесь, достопочтенный Троцкий, так как «Павел Борисович», ввиду его дряхлости, может в скором времени помереть, а вы можете не поспеть к «учителю».
Сталин, вспомнив также июльско-августовский (1927 г.) Пленум ЦК и ЦКК, с сожалением заметил, что тогда он отговорил товарищей от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК. «Возможно, что я тогда передобрил (разрядка моя. – Прим. Д.В.) и допустил ошибку…» Да это просто редчайший случай, когда Сталин «передобрил» и вообще использовал слово «добро»! Редчайший! Тогдашняя кратковременная слабость была эпизодом. Теперь же он призвал к поддержке «тех товарищей, которые требуют исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК».
Что касается ленинского «Письма к съезду», то Сталин дал ему свою трактовку, заявив: «Было доказано и передоказано, что никто ничего не скрывает, что «Завещание» Ленина было адресовано XIII съезду партии, что оно, это «Завещание», было оглашено на съезде, что съезд решил единогласно не опубликовывать его, между прочим, потому, что Ленин сам этого не хотел и не требовал». Я уже пытался анализировать последние письма Ленина, поэтому кратко еще раз скажу, что Сталин в октябре 1927 года пошел на искажение исторической правды. В отношении того, к какому съезду обращался Ленин – к XII или XIII, ясности нет. «Завещание» было оглашено лишь по делегациям, а не на съезде. Съезд не принимал решения, тем более единогласного, о неопубликовании «Письма». В отношении того, что «Ленин сам этого не хотел», утверждение полностью лежит на совести Сталина.
В данном случае генсек, ощущая свою крепнущую силу и почувствовав практически полную поддержку участников Пленума, решил дать бой по самому уязвимому для себя пункту, не останавливаясь перед явной фальсификацией. Сталин использовал факт публикации в «Большевике» по настоянию Политбюро (прежде всего по его настоянию) в сентябре 1925 года специального заявления Троцкого по поводу «Завещания» В.И. Ленина. Троцкий, поддавшись нажиму Сталина, написал тогда, что «Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии… Никакого «Завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «Завещания», что «всякие разговоры о скрытом или нарушенном «Завещании» представляют собой злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича…».
Мог ли знать тогда Троцкий, что, пытаясь отмежеваться от циркулирующих на Западе слухов о том, что «секретные документы Ленина попали на Запад через руки Троцкого», он окончательно загонит себя в угол, борясь со Сталиным? Колокол, выходит, звонил прежде всего по нем. В глазах Пленума лидер оппозиции предстал теперь как политический интриган, и Сталин не упустил возможности покончить с Троцким.