СССР: Дневник пацана с окраины - стр. 10
– Все, с тобой разобрались. Два часа не есть. Следующий.
Я слез с кресла, вышел в коридор. У зеркала рядом с гардеробом причесывалась десятиклассница. Я часто видел ее на Рабочем. Она гуляла с Рыжим – он в том году закончил школу.
– Что, зубы лечили? – спросила она.
– Да.
– Было больно?
Я кивнул.
– А я не пойду лечить зубы, я их ненавижу лечить. Ненавижу зубных врачей. И ненавижу гинекологов.
Физкультура была последним уроком. Мы по очереди прыгали через «козла», приземляясь на брезентовые старые маты. На длинной деревянной лавке сидели освобожденные от урока – Корсунова, Тарасевич и Лозовская. Тимур Николаевич в черном спортивном костюме стоял напротив «козла».
Мы прыгнули по последнему разу.
– Все, теперь оттащили «козла» и маты – и баскетбол. Сначала – девочки, потом – мальчики.
– А почему сначала они? – крикнул Кравцов.
Тимур не ответил, зашел в свою комнату, вынес баскетбольный мяч.
– Стройся! На первый-второй рассчитайсь! – крикнул он девкам.
Пацаны расселись на лавках.
Игра закончилась. Мы зашли в раздевалку – все мокрые от пота. Команда, в которой был я, выиграла двадцать один – шестнадцать.
Кузьменок стащил с себя синюю майку с рукавами, сел на лавку. Рядом переодевался Кириллов. Он уже застегивал рубашку. Кузьменок поднялся, схватил Кириллова за воротник у самого горла.
– Хули ты меня локтем стукнул?
– Когда?
– Под кольцом, когда я Толику пасанул…
– Не бил я тебя.
– Что-то ты борзый стал. Может, выскочим с тобой, а?
Кириллов молча смотрел на Кузьменка. Он был выше и толще, но боялся. Почти все пацаны боялись Кузьменка.
– Ну что, выскочим или сосцал?
Кузьменок резко дал Кириллову в «солнышко», в нос кулаком, два раза ногой. Кириллов присел на лавку, заплакал. Кузьменок снял с крючка голубую рубашку. Воротник на сгибе потемнел от грязи.
Я собирался в кружок – снял домашние штаны и надел джинсы «Милтонс», бывшие Наташины. Когда ей летом купили «Rifle» за сто рублей в ГУМе, она отдала мне «Милтонс». Мы с мамой пошли к ее знакомой швее, в новый дом рядом со «стеклянным» магазином.
Квартира была однокомнатная, в комнате стояла швейная машина и повсюду валялись куски ткани. Мама и швея отвернулись, я снял свои штаны и надел «Милтонс». Швея взяла кусок мела и сделала несколько меток. Из кухни выполз малый – год или меньше. Он взял на полу кусок ткани, сунул в рот и начал лизать.
Перешитые джинсы получились в самый раз, только пропал задний шов между карманами.
Троллейбус подошел почти сразу – старый, с двумя дверями: спереди и сзади. Он был почти пустой. Я сел у окна.
Троллейбус ехал мимо школы. Пятый «а» – они учились во вторую – убирал улицу. Пацаны лопатами сгребали мусор на краю дороги, девки мели тротуар. Их классная – наша математица – что-то кричала. Троллейбус проехал еще метров сто и тормознул, не доезжая остановки. Впереди стояли машины, толпились люди. Водитель открыл двери.
Я вышел, протиснулся между людьми. «Иж-каблучок» врезался в «ЗИЛ». Перед «каблучка» был сплющен, фары и лобовое стекло разбиты. В луже крови валялись осколки стекла. Хлопнула задняя дверь «рафика» скорой помощи. Машина отъехала, включила сирену.
Весной у остановки на Рабочем машина сбила малого из первого класса. Он на перемене побежал домой, в дом 170-а, переходил Челюскинцев на красный свет и попал под «КамАЗ». Это тоже была пятница – мы убирали улицу после уроков. Когда увидели «скорую» и толпу людей, все побросали лопаты и метлы и побежали к остановке. Классная кричала, чтобы мы вернулись, но ее никто не слушал.