Среди «призраков» - стр. 4

– Потом по телевизору стали показывать передачи про демографический надзор, что делает полиция, выискивая нарушения, как следит за соблюдением закона.

Люк бросил взгляд на огромный телевизор в гостиной, который ему смотреть не разрешали. Не потому ли?

– Потом отец кое-что узнал. По городу поползли слухи о других детях…

Люк вздрогнул. Мать смотрела вдаль, туда, где кукурузное поле сливалось с горизонтом.

– А ещё я мечтала о Джоне, – призналась она. – Помнишь детский стишок: «Мэтью, Марк, Люк и Джон, мой благословите сон»? Но я благодарю Господа, что он по крайней мере дал мне тебя. И ты здорово научился прятаться, да?

Она неуверенно улыбнулась, и ему захотелось её поддержать.

– Конечно, – согласился он.

И как-то после этого разговора он больше не возражал прятаться. Зачем ему новые знакомства? И кому охота ходить в школу, где, если верить Мэтью с Марком, учителя будут на тебя орать, а другие ученики будут так и норовить обмануть, и придётся держать ухо востро? Он был не таким, как все. Тайным ребёнком. Домашним. Это ему доставался первый кусок яблочного пирога, ведь в отличие от других мальчишек Люк всегда был дома. До́ма, и мог возиться в сарае с новорождёнными поросятами, лазать по деревьям на опушке леса, бросать снежками в столбы для бельевой верёвки. До́ма, где всегда манил безопасностью задний двор, защищённый родными стенами, сараем. И лесом.

Пока лес не вырубили.

Люк растянулся на полу на животе и лениво гонял по рельсам игрушечный поезд. Этим поездом в детстве играл ещё отец, а до него – дед. Люк помнил, с каким нетерпением дожидался, когда Марк наконец вырастет, потеряет к игрушке интерес, и поезд достанется ему, самому младшему. Но сегодня играть не хотелось. Денёк распогодился: по небесной синеве плыли пушистые облака, и на заднем дворе шелестел в траве лёгкий ветерок. Вот уже неделю Люк не выходил из дома и почти ощущал, как манит его свежий воздух. Но теперь ему даже не разрешалось находиться в комнате с незашторенным окном.

– Ты что, хочешь, чтобы тебя увидели? – заорал на него в то утро отец, когда он чуть приподнял край жалюзи на кухонном окне и жадно выглянул в щёлочку.

Люк вздрогнул. Он так замечтался о том, как хорошо бы босиком пробежаться по траве, что совершенно забыл, где он и с кем.

– Да нет там никого, – проверив ещё раз, сказал он.

Он старался не смотреть за растерзанный край двора, на сдвинутую бульдозером кучу веток, стволов, листьев и грязи, что когда-то была его любимым лесом.

– Да? А тебе никогда не приходило в голову, что если там кто-то есть, то они заметят тебя скорее, чем ты их? – спросил отец.

Он схватил Люка за руку и оттащил от окна на добрых три фута. Выскользнувший край жалюзи хлопнул по подоконнику.

– Не выглядывай, – предупредил отец. – Кому сказал, держись от окон подальше. И не входи в комнату, пока мы не опустим жалюзи или не задёрнем шторы.

– Но я же тогда ничего не увижу, – возразил Люк.

– Всё лучше, чем угодить в лапы полиции, – заметил отец.

В его голосе послышалась жалость, но от этого стало только хуже. Боясь расплакаться на глазах у отца, Люк отвернулся и вышел.

Он толкнул игрушечный поезд, и тот сошёл с рельсов, опрокинулся, только колёса закрутились.

– Какая разница, – буркнул он себе под нос.

В дверь громко постучали.