Среди «призраков» - стр. 6

Тогда Люк вскарабкался на самый большой сундук и заглянул в вентиляционное окошко. И увидел улицу! Точнее, полоску дороги и за ней кукурузное поле с развевающимися на ветру листьями. Вентиляционное окно было закрыто косой решёткой, много в него не разглядеть, зато можно было не опасаться, что его кто-нибудь заметит.

Сначала он очень обрадовался, но восторг быстро угас. Не будешь же всю оставшуюся жизнь наблюдать, как растёт кукуруза.

Без особой надежды он слез с сундука и направился к другому концу чердака, той его части, что выходила на задний двор. Пришлось передвинуть ящики и подтащить старую стремянку, однако он всё же подобрался и к этой вентиляционной решётке.

Заднего двора видно не было – слишком близко к дому, но зато он мог наблюдать за бывшим лесом. Раньше он как-то не замечал, что земля за их домом шла под уклон, поэтому глазам открылась панорама огромного участка, когда-то покрытого деревьями. Там кипела работа. Огромные жёлтые бульдозеры отодвигали кустарник с неровной дороги, покрытой гравием. Другие незнакомые Люку машины копали ямы под огромные бетонные трубы. Люк заворожённо наблюдал. Тракторы и комбайны он видел раньше, как и отцовский корчеватель пней и кустарников, разбрасыватель навоза и прицепы довольно близко, в сарае. Но тут были другие машины для иной работы. И управляли ими чужие.

Однажды, когда Люк был помладше, к дому притащился бродяга, и не успел Люк спрятаться под мойкой в тамбуре, тот ввалился в дом, выпрашивая еду. В двери каморки была трещина, сквозь которую Люк разглядел заплатки на штанах нищего, дырявые башмаки и услышал плаксивый голос:

– Безработный я, слышь, три дня во рту ни маковой росинки… оголодал… Нет, работать на ферме за жратву нету сил, того и гляди ноги протяну. Да ты глянь на меня. Хвораю шибко. Помру с голоду…

Кроме того бродяги и картинок в книжке, других людей Люк никогда не видел – только родителей и братьев.

Он даже не представлял, что люди такие разные.

Многие из тех, что работали на бульдозерах и штуковинах с ковшом, обнажились до пояса, а другие, стоявшие неподалёку, наоборот, были в пиджаках и при галстуках. И каких только людей не было – толстых, худых, загоревших на солнце и тех, что бледнее Люка, которому солнца больше не видать. Все они постоянно двигались: управляли машинами, опускали трубу, махали друг другу, приглашая к работе, или просто быстро говорили. От их бурной деятельности у Люка голова пошла кругом. На картинках в книжках люди никогда не шевелились.

Ошалев от избытка впечатлений, Люк закрыл глаза, потом снова открыл, боясь что-нибудь пропустить.

– Люк?

Люк неохотно сполз со своего наблюдательного пункта на стремянке и небрежно откинулся на кровати.

– Мам, заходи, – позвал он.

Она тяжело поднялась по ступенькам.

– Как ты?

Люк покачал свесившейся с кровати ногой.

– Ничего. Нормально.

Мать села рядом и погладила его по ноге.

– Конечно, тебе нелегко, – она с трудом сглотнула. – Понятно, что не терпится выглянуть в окно, выйти на улицу…

– Всё нормально, мам, – перебил Люк.

Он мог бы рассказать ей про вентиляционные отдушины. Разве станет кто запрещать смотреть сквозь них на улицу? Но что-то его останавливало. А ну как и это отберут?

Мама сообщит папе, а тот решит: «Нет-нет, слишком рискованно. Запрещаю». Люк этого не вынесет. И он промолчал.