Списанная торба - стр. 3
– Чего делаешь, Зорькин?
– Выполняю ваш приказ, товарищ полковник.
– Так я ничего не приказывал? – удивлённо приподымает бровь Зинкевич.
– Так я ничего и не делаю.
Такие перепалки случались между преподавателем и курсантом чуть ли не каждый день. Ведь повод указать курсанту его место всегда найдётся: то воротничок не столь белоснежен, как подобает, то фуражка не так надета. И вообще:
– А это что? – Разъярённый Зинкевич срывает с головы Ваньки фуражку и швыряет в сторону. Фуражка планирует вдоль строя, переворачивается, падает боком на плац, делает два круговых оборота вокруг своей оси и останавливается. – Почему не стриженный?
Свой коротко выбритый затылок полковник прятал под каракулевой шапкой, какая положена высшим чинам в армии. Надевать кучерявую шапку Зинкевич начинал задолго до установленного срока перехода на зимнюю форму одежды. Говорил, что голове холодно. На самом деле шапкой Зинкевич подчёркивал свою значимость и статусность.
– Так мне казённый каракуль не выдали, теперь отращиваю свой, – не моргнув глазом, ответил Зорькин, чем окончательно нажил себе врага в лице полковника. Этот факт, впрочем, как и все остальные, не мог испортить Ваньке настроение. А настроение у Зорькина всегда «гуд». Оттого и улыбка во все щёки, и по-доброму хитрый прищур глаз, который сводил с ума каждую девчонку, попавшую в поле его зрения.
Девчата и раньше млели при виде Зорькина, а уж как он курсантом стал, так слюни бахромой стали пускать аж до земли. Пользовался симпатией девчат Ванька напропалую без всякого зазрения совести, пока не влюбился в местную красавицу Вику Краснощёкову. Вика почти сразу ответила взаимностью, и такой бурный роман у них закрутился, что хоть брось всё и женись. А жениться хотелось поскорей, так как Вика – девушка порядочная, невинность свою берегла и Ваньку предупредила сразу – до свадьбы «ни-ни».
Подали заявление. А на раздумья аж три месяца. А как тут думать? Живой ведь Ванька, тестостерон в голову бьёт, думать мешает, да и не только в голову. Целых три месяца – это же 92 дня.
– А вот и проверка тебе будет. Если вытерпишь, значит, любишь, – как отрезала красавица на Ванькино: «может осторожно? ну хоть на полшишечки?»
Но нет, никаких тебе шишечек, сиди и терпи. И терпел Ванька. Терпел, как мог.
Глава третья
Под малахольно-синим небом вращалась Земля. По ней, перепрыгивая лужи, шла худая, нескладная девушка в прозрачном, усыпанном синим горохом, дождевике и чёрной сумкой через плечо.
Неделю назад Лола подала заявление на участие в переписи населения. За поквартирный обход полагалось небольшое вознаграждение, а лишние деньги ей совсем даже не лишние. Кандидатуру рассмотрели и одобрили.
В кабинете, обитом лакированным деревом, сухая чопорная дама с лицом английского кокер-спаниеля, потрясая отвислыми брылями, провела подробный инструктаж, после чего выдала Лоле сумку, пачку анкет, карандаш и благословила призывом «Вперёд!».
Обход Лола начала с раннего утра. Район ей достался старый, с бетонно-плиточными домами и проживающими в них стариками. Перепись поначалу шла бойко. С утра старушки соображали скоро и в дом пускали охотно. Каждая пыталась чаем напоить. Она не отказывалась. К чаю у одиноких бабулек всегда что-нибудь вкусное припасено. Попадались и одинокие дедульки, но очень редко. Дедульки чаем не угощали, на вопросы отвечали нервозно, с комментариями в адрес власти, изливая раздражительность смесью чеснока и махорки. В квартирах бабуличек пахло уютом и порядком, квартиры дедулек пахли одиночеством и бессмысленностью существования. Очень напряжённый запах. Вдохнёшь его, и тоскливо становится. Крестики быстро наставишь и скорее вон бежишь, на воздух, а, вобрав свежести, радуешься от сознания, что ты в квартире этой случаен и в целом в жизни этого человека так… мимоходом. Только, чтобы зафиксировать факт существования на этой Земле.