Спекулятивный реализм: введение - стр. 3

Корреляционизм, выглядящий убедительно, логично и беспощадно, предположительно представляет собой ядро возражения против любого реализма со времен немецкого идеализма. Он действует безотказно против любой попытки реанимировать естественную установку с ее прямой направленностью на реальность. Исследовались ли социальные структуры, или частные онтологии, или этика – мысль изучала их в призме инстанции корреляции мышления и мира. Этот пункт обязательного прохождения, подобно гравитирующей массе, властно стягивал на себя пространство мыслимого, и запрещал прямое исследование реальности (мира, природы, Абсолюта) в обход него, то есть такое, которое бы не сдерживалось устанавливаемыми его инстанциями границами доступного. В разных философских проектах роль инстанций играли опыт, язык, социальные структуры, знаки, дискурс, культура и т. д. Так оформился консенсус, покончивший с натурфилософией: философия как критическое предприятие исследует условия данности вещей, область же прямого постижения реальности отдается естественным наукам (вместе с тем возможность подобного постижения оставалась проблемой, поэтому естественная установка, объединяющая естественные науки и обыденное сознание, квалифицировалась как нерефлексивная и даже «наивная», что изначально затрудняло работу философии с результатами наук, это затруднение и фиксирует аргумент о доисторическом, предложенный Мейясу). В итоге философия, отделенная от реальности самой по себе критическим запретом, замкнулась в узком круге занятий этикой, языком, политическими и социальными вопросами.

Спекулятивный реализм ставит перед собой задачу преодоления зависимости мышления от анализа опосредующей инстанции, выпрямление базового для посткантовской мысли отклонения в сторону анализа условий и постижение реальности как таковой[13]. Разумеется, существует долгая традиция тех, кто пытался так или иначе объявить о возврате к реальности самой по себе, преодолев рефлексивную установку посткантовской философии. Однако почти все такие проекты либо автоматически маргинализировались, либо разными способами смягчали радикализм своих устремлений. Господствующий консенсус континентальной философии закрепился в серой зоне между реализмом и идеализмом. Он не признает осмысленным философский разговор о реальности самой по себе, как и дилемму «реализм vs. идеализм», считая ее устаревшей, однако всеми силами стремится побороть идеализм (например, картезианского субъекта), привлекая темы телесной воплощенности, животности, органического. Спекулятивный реализм рискнул пойти вопреки консенсусу и вернуть эту дилемму в качестве актуальной проблемы.

Критика ряда философских проектов через их обобщение и выделение схемы, якобы лежащей в их основе, – довольно типичный для континентальной философии ход. Достаточно вспомнить хайдеггеровскую критику метафизики как онто-теологии, деконструкцию метафизики присутствия с ее фаллогоцен-тризмом, производимую Деррида, и т. д., и т. и. Однако можно предположить, что выделив именно такую схему, спекулятивному реализму удалось схватить что-то еще, кроме схемы, – что-то, относящееся к самим условиям работы в современной континентальной философии. Это ходы, стратегии и ограничения, являющиеся базовыми для мыслительных привычек тех, кто был в ней воспитан