Спекулятивный реализм: введение - стр. 15

использую кавычки в «иррационалистические» неспроста – я считаю, что Мейясу и Брассье имеют возможность использовать более солидные арсеналы математики и естественных наук лишь потому, что принимают центральную догму современной философии, а именно таксономический подход, берущий начало в философии Декарта. Согласно этому подходу, космос состоит из вещей двух совершенно разных типов: (1) люди и (2) все остальное. Хотя и в меньшей степени, это верно даже для позиции Гранта, поскольку особенно сильное влияние на него оказал Шеллинг. Это еще один мыслитель, принимающий таксономическое деление реальности на «природу» и «дух», пусть даже отношение между двумя этими сферами приобретает у него необычный вид, сообщая самому Шеллингу ореол «безумного ученого», одержимого электричеством и магнетизмом.

В моей объектно-ориентированной философии человеческое мышление – лишь один из типов вещей среди триллионов Других. Да, мы можем быть гораздо более интересными, чем такие объекты как камни или амебы, но это не оправдывает онтологии, в которых мышление представляется как радикально отличное от всего остального, что существует или может возникнуть. Скажем иначе. Согласно обычному определению реализма – редкой среди современных континентальных философов позиции – в нем постулируется существование мира «за пределами сознания». Заметьте, однако, что такой реализм слишком уж многое уступает современному идеализму, поскольку неявно допускает, что внешнее есть, прежде всего, у сознания. С точки зрения объектно-ориентированной философии, напротив, реализм утверждает, что за пределами чего угодно есть мир: вне кроликов, капель дождя, облаков и единорогов. Всякая сущность есть то, что она есть, и ничто ни с чем не вступает в исчерпывающее отношение. Здесь описанная Иммануилом Кантом трагическая конечность человеческих существ, в которой люди по своей природе неспособны схватить вещь в себе, отнюдь не заменяется решением немецких идеалистов начисто устранить вещь в себе как артефакт мышления. Напротив, мы критикуем Канта за его предположение, что призрак вещи в себе преследует только человеческих существ. В конце концов, любой объект конечен в своей способности вступать в отношения с другими объектами, и потому любое отношение – включая простое неодушевленное причинное взаимодействие – не более чем перевод вещи в себе в собственный конечный план этого отношения. Помимо прочего это означает, что неодушевленная причинность снова становится темой метафизических размышлений, а не боязливо отдается наукам, оставляя философию в тюрьме бесконечных обдумываний отношения человека и мира, как это происходит в большей части современной философии.

В XX веке Альфреду Норту Уайтхеду и в меньшей степени Бруно Латуру удалось продвинуться в борьбе с таксономической философией за счет рассмотрения объект-объектных отношений как самостоятельных и независимых от доступа к ним человека. Однако их подходы жертвуют слишком многим, трактуя объекты в чисто реляционных терминах. Из-за своей враждебности к традиционным теориям субстанции они не хотят признавать, что любой объект содержит некий избыток сверх своих текущих отношений и даже сверх всех возможных отношений. Вопреки Морису Мерло-Понти, дом не есть «дом, видимый отовсюду», поскольку дом это не сумма взглядов, а то, что способно поддерживать все взгляды, не раскрывая свои тайны ни одному из них. Эта идея – ядро объектно-ориентированной философии. В книге, которую читатель держит перед собой, я пытаюсь доказать, почему именно эта версия спекулятивного реализма в конечном счете должна возобладать. Остальные слишком многое уступают философскому модернизму, преодолеть который – величайшая задача философии сегодня.