Спартак, футбол и другие. Третье издание - стр. 16

Константин Иванович открыл окно, но вместо ручки и блокнота увидел протянутый червонец и услышал: «Шеф, довези ребят, куда попросят».

Бесков был в ярости. Нас знают, а его нет!

В тот год мы играли с «Араратом» принципиальный матч в Ереване. В какой-то момент команды сошлись врукопашную. Симоняну, наверное, было непросто сдержаться. Я поглядывал в его сторону, но Никита Палыч ни разу не встал с лавки.

Симонян в первый же свой год в «Арарате» стал чемпионом и выиграл Кубок, всем и все доказав. Тот финал – «Арарат» – «Динамо» (Киев) в Лужниках – это что-то особенное. С одной стороны, это трагедия Сан Саныча Севидова, тренера киевлян. «Динамо» вело в счете, и за пару минут до конца человечный, любивший футболистов как своих детей Севидов решил сделать приятное двум игрокам.

Почему двум? Потому что те, кто появлялся в финале на поле, вне зависимости от игрового времени, получали звание мастеров спорта. Севидов поменял двух форвардов – сначала Онищенко, а за минуту до конца основного времени – и Блохина. Меняли, по сути, тех, кто был рядом с бровкой. И вот трагедия – уже в компенсированное время игрок «Арарата» Левон Иштоян сравнял счет.

Я комментировал матч для телевидения и в самом конце спустился к полю, слышал, как ругался Олег Блохин: «Меня поменяли, Онищенко, кто забивать в дополнительное время будет?» В овертайме Иштоян забивает второй, победный, гол, а Севидова вскоре снимают с работы…

На следующий день в Ереване был праздник: на центральной площади города на спине памятнику Ленину нарисовали восьмерку, номер Иштояна. Симонян как-то рассказал анекдот:

– В Ленинакан на рынок пришел Пеле. Ходит по рынку, а его никто не узнает. Подходит к торговке: «Почему не узнаете?» Та спрашивает, что за человек. Пеле отвечает, что он самый знаменитый футболист. Торговка умиляется: «Левоник, как же ты, милый, загорел-то!»

Проезжая мимо метро «Красносельская», всегда притормаживал у здания на углу – там был офис московского городского совета общества «Спартак». В одном из окон я всегда различал силуэт Старостина. Он всегда был на работе.

Вот как проходило мое зачисление в «Спартак». Думаю, в других клубах все было более формально, а в «Спартаке» как будто в члены общественной организации принимали.

Ни накачек, ни «торжественно клянусь». Николай Петрович, когда я приехал на Красносельскую и зашел к нему в кабинет, что-то писал в блокноте. Дописал, снял очки и начал меня рассматривать. А у него был жест такой характерный: что-то говорил, протирая очки платком.

– Мы за тобой смотрели, хотели, чтобы ты играл у нас. Знаем, за кого ты болеешь, – сказал Старостин.

То есть нет напряга абсолютно, он со мной как дед с внуком говорил! Не как руководитель с футболистом, а как родственника воспринимал.

Он был вхож во все инстанции. Когда что-то выигрывали, команду принимали в Моссовете, а Старостин перед походом туда собирал с игроков просьбы, все записывал: этому мебельный гарнитур, тому телефон, третьему – машина, детский садик ребенку.

И Старостин, все подготовив, после приема оставался один на один с руководителем Моссовета и подавал списки. Однажды у меня вышел конфуз. Попросил провести телефон в квартиру, потому что сам получил отказ – и как раз в тот день, когда пошли в Моссовет. Я отдал эту бумагу Старостину, после чего вопрос быстро решили, сняв какой-то номер на телефонной станции.