Размер шрифта
-
+

Современная русская литература: знаковые имена (статьи, рецензии, интервью) - стр. 10

Безусловно, путешествовать во времени и пространстве вместе с автором и его героем по местам, где ему не только были навеяны те или иные строки стихотворений, но где ему приходилось жить и страдать, пусть это был даже САМ Париж, или САМ Нью-Йорк, и не проводить аналогий не только со своей собственной судьбой, но и с судьбой многих своих друзей и знакомых – я не могла. И не просто потому, что кому-то ещё, кроме Евгения Степанова, было также одиноко в Париже, а просто потому, что каждому из нас, уехавшему в это самое время из голодной и безумной России, будучи полным сил и желаний совершить в этой жизни что-нибудь героическое на благо любимой Родины, было одиноко в своем отдельно взятом Париже или отдельно взятом Нью-Йорке:

Одиночество

– В Париже зимуешь?
Поди же.
Хорошее, значит, житье.
Кого же ты встретил в Париже?
– Я встретил себя самое.
И стала острей, чем пиранья,
Садистская пика стыда.
Нет, лучше бы, лучше бы, право,
Себя не встречать никогда.
1997

Согласитесь: мало кто из уехавших за границу в поисках нового счастья и новой Родины мог откровенно признаться друзьям (не говоря уже о выворачивании души наизнанку в стихах) о том, кем и, главное, КАК он существует в казавшемся ранее безоблачном, заоблачном заграничном рае. Вот такой меблированный номер рисует нам Евгений Степанов:

Тараканов красных полчище
Наступает, входит в раж.
Бар внизу гудит, грохочуще,
Наверху – араб-алкаш.
1997

А вот откровение, которое как ножом по сердцу режет душу каждому, побывавшему в незавидной роли эмигранта:

Резким движением, резким
Я поменял маршрут.
С кем пообщаться? Не с кем.
Не с кем общаться тут.
1997, ул. Бургон

И, тем не менее, не очерствела душа, не ожесточилась, хотя пелена спала и последние иллюзии растаяли вместе с предрассветным парижским туманом. Но теплотой и любовью пропитаны строки, посвященные городу, который все же приютил и не дал сгинуть. Дал возможность выжить, чтобы вернуться. Вернуться обратно. На Родину.

Два стихотворения

1.

Неужто я мечтал о том,
Что мне отныне так знакомо?
Париж – «рг»-овский фантом.
Я больше не фанат фантома.
Но видит Бог – любви калитка
Распахнута – люблю Париж.
Не тот, который на открытках,
А тот, который в сердце лишь.

2.

Люблю Париж трущоб родимых,
Мощеных, замкнутых дворов.
Как ни пижонь, как ни хули их,
А мне они дарили кров.
1998

Родившиеся в России во время «хрущевской» оттепели, мы вобрали в себя дух свободы, открытости и… романтизма. За «прожитые» во время чтения «Портрета» вместе с героем без малого 15 лет, я смогла проследить метаморфозы, произошедшие с ним за это время, и убедиться в том, что ни время, ни пространство, ни материальное положение не властны ни над ним, ни над нами: мы остались все такими же – честными, беспристрастными и самокритичными.

Такими мы были:

Не льстился на елей – любой.

Не верил ничьему злословью.
Я был распят – самим собой.
Своим грехом. Своей любовью.

1995


Такими мы стали:

Хищный взгляд и пасть бульдожья
И деньжонок до…
Неужели это рожа
Отражается моя
Фабрикантик фабрикантик
Много дел и много тел
А талантик а талантик
Точно фантик улелел
2005

Или, вот ещё одно стихотворение, написанное, всмотритесь, 8-мью годами раньше. Но всё также честно, прямолинейно и бескомпромиссно. Адресует их автор не кому-нибудь – самому себе:

Почести, счеты, просчеты, счета.
Страница 10