Соткана солью - стр. 24

Много еще всего мне прилетает, правда, ничего нового. Все это я уже слышала миллион раз и не знаю, зачем слушаю в миллион первый. После очередного эмоционального всплеска приходит апатия. Да и что сказать в противовес?

Я не обвиняю мать и отца в своих ошибках. Но в тот момент, когда у меня еще была решимость и смелость поставить точку, родители не поддержали, а наоборот задушили инициативу на старте совдеповским: “Вышла замуж – терпи, нечего теперь туда-сюда мотаться!”.

В девятнадцать же без родительской поддержки, будучи в академе, с ребенком на руках, когда в стране бардак и разруха, сложно быть сильной, особенно, когда для надежности добивают старым-добрым: “Ребенку нужна полная семья! Ничего страшного не случилось, главное – не пьет, не бьет, деньги какие-никакие приносит!”.

А потом Долгов стал приносить огромные деньги, подключил к бизнесу моего брата, отца протолкнул на руководящую должность, и веревка обязательств на шее моей гордости затянулась так туго, что однажды свернула ее к чертям. И в какой-то момент не осталось той первой, с легкостью преданной любви, уважения, понимания, интереса – ничего не осталось, лишь задушенная обида, вспыхивающая по временам злость и циничное утешение на банковском счету, что сломала я себя не задешево.

Конечно, мне никто не виноват, я сама упала на самое дно, но я всегда буду помнить, что мать подтолкнула меня к обрыву.

– Все, мам, мне некогда. Чего ты звонишь? – грубо обрываю поток извечных “да ты, да я”, держась из последних сил, чтобы не психануть и не повесить трубку.

Надоело слушать одно и то же. После смерти папы, мать стала совсем невыносимой. В который раз радуюсь, что нахожусь за тысячи километров от нее, хотя она и по телефону умудряется достать.

Несколько секунд она показательно сопит в трубку, недовольная тем, что ее прервали, но, видимо, поняв, что я в шаге от того, чтобы сбросить вызов, переходит к сути звонка:

– Хотела спросить, какие планы на Новый год, может, мне к вам приехать?

Упаси, боже!

– Я занята рестораном, все время в офисе или на стройке, меня не бывает дома, Денис уедет в Аспен на все каникулы.

– И ты отпустила?

Пожалуй, только сейчас, услышав этот звенящий осуждением и негодованием вопрос, я отчетливо понимаю, что поступила правильно, не уподобившись своей матери, которая наверняка выжимала бы все соки из Долгова за счет Дениса.

– Да. А что? – бросаю с вызовом, приготовившись к очередной тираде. Но мать лишь тяжело вздыхает и не без яда резюмирует:

– Ничего. Просто неудивительно, что тебя уделала какая-то соплюха. Ты, как твой отец, бесхребетная мямля!

– Это все? – сглотнув острый, вспарывающий за грудиной ком, уточняю ледяным тоном.

– Да пожалуй…

Дослушивать нет сил, да и желания. Кладу трубку и, рухнув на диван, откидываю гудящую голову на спинку. Слез нет. Да и чего плакать?

Всё так – мямля безхребетная. Но вовсе не потому, что проиграла соплюхе или опустила руки, а потому что, как минимум, позволяю так с собой разговаривать.

Может, действительно, пора начинать, если не выбирать, так хотя бы искать себя?

Дилемма “Что есть я? И как это я выбрать?” живо встает ребром буквально через десять минут, когда начинает звонить будильник, поставленный на семь тридцать.

Втягиваю с шумом воздух и прикрываю отекшие веки.