Сорока и Чайник - стр. 2

Опираясь на здоровую ногу и придерживаясь за холодную кирпичную стену, старик поднялся. Прижимая через одежду бутылку, он пошел вниз по улице. Нырнул во двор-колодец, протиснулся через старую металлическую калитку, спустился ко входу в подвал. Внизу засуетилась местная крыса, пытаясь избежать окружения. Не обращая на нее внимания, старик остановился перед дверью, которую когда-то неаккуратно оковали жестью и кусками пакли. Тут, рядом, под ржавой железкой лежал ключ. Спина немного стрельнула. Крыса решилась и проскочила рядом с ногами на волю. Кузьма открыл тяжелый амбарный замок и зашел в темную глубину подвала. Чиркнула спичка, звякнула колба керосинки, стало светлее.

– “Пальто пока не снимай, – сказал голос. – Сначала затопи печь”.

Кузьма Афанасьевич прислушался к совету. Через пару минут по подвалу заметались отражения пламени. Через пять минут стало тепло. Пальто отправилось на вешалку. Из ящика рядом была добыта банка тушеной говядины. На печи появился медный чайник. Подвинув стул поближе, Кузьма грел озябшие ноги. Мокрые ботинки стояли рядом. От них шел пар.

Банка с тушенкой нагрелась, и, пробив ножом крышку, старик вывалил ее содержимое в металлическую тарелку. Потом достал кусок позавчерашнего хлеба, открыл зубами крышку с портвейна. Закрыл глаза, вдыхая запах огня, тушенки и портвейна.

– “Что может быть лучше теплого ужина, когда усталый приходишь домой? – заявил голос. – Можешь не отвечать".

Кузьма отхлебнул сладкого густого вина. Заел говядиной. По телу разлилось тепло. Отступала боль, отступала усталость. Ноги наконец-то согрелись. Огонь тихо потрескивали. Где-то далеко, на несколько этажей выше, возмущенно кричала женщина. В подворотне дрались кошки. По улице протарахтел паромобиль. С каждой минутой миру возвращались звуки. Возвращались краски. В печи изгибались оранжевые языки пламени.

Хлопнула входная дверь. Раздались тяжелые шаги, и в комнату вошел невысокий черный автоматон с четырьмя длинными руками. В сумраке подвала его желтые глаза жутковато мерцали. Кузьма Афанасьевич не обернулся только тихо сказал:

– Привет, Животное.

Робот молча протопал к печи, как-то по-собачьи покрутился вокруг своей оси и с лязгом осел прямо на пол. Тоже уставился на огонь.

Через минуту, когда капли влаги на его корпусе стали испаряться, разумный механизм поковырялся в ящике рядом с печью, достал оттуда бутыль с надписью “Минеральное масло”. Робот протянул ее Кузьме, тот, не глядя, слегка стукнул по ней своей бутылкой. Раздался глухое позвякивание. Оба выпили. Тишину подвала нарушал только негромкий треск пламени.

Курсант

Фёдор пытался заснуть. Холодный ноябрьский воздух коварно проникал через толстую, ржавую решетку, которая перекрывала окно. Фёдор уже очень давно мечтал только об одном. Спокойно выспаться. И вот ему представилась замечательная возможность это сделать. Но нет. Федор, попытался сильнее закутаться в бушлат и не обращать внимания на морось, которая вместе со сквозняком прорывалась в камеру. Спи уже…

Там за решеткой шумел Лосбург. Ржали кони, вдалеке шипел паровоз. Раздавались заливистые трели полицейского. Фёдор потрогал щеку, покрытую трехдневной щетиной. Болит. “Это кто ж меня так? – думал парень. – Не помню”.

В коридоре послышались шаги и громыхание решеток. Пол здания гауптвахты был выложен металлическими плитами, которое гремели так, как будто собирались проломить барабанные перепонки всех посетителей “пансиона”. Уснешь тут. Шаги остановились напротив двери в камеру Фёдора. Лязгнул замок, и дверь распахнулась.