Сорок пять. Часть вторая, третья - стр. 40

– Если вы, ваше величество, потребуете когда-нибудь моей крови – я пролью ее до последней капли, чтобы доказать, сколь я признателен вам за покровительство, от которого теперь отказываюсь.

Генрих III отвернулся от него с досадой и со словами:

– Решительно, эти Жуайезы упрямее даже Валуа. Вот один из них – всякий день показывает свое бледное лицо и глаза, окруженные черными кругами, и бог знает из-за чего столько мучений! Хорош будет мой двор, если у всех будут такие унылые лица!

– О государь! Не беспокойтесь! Лихорадочный румянец скоро заиграет на моих щеках! Все, видя мою улыбку, подумают, что я счастливейший из людей!

– Да, но я-то знаю, что это не так, жалкий упрямец, и это будет меня печалить.

– Ваше величество позволит мне удалиться?

– Да, да, дитя мое, ступай и будь мужчиной.

Молодой человек поцеловал руку короля, отдал почтительный поклон королеве-матери, гордо миновал д’Эпернона, который ему не поклонился, и оставил кабинет.

Едва он переступил порог, как король крикнул:

– Заприте двери, Намбю!

Швейцарец, которому отдан был этот приказ, объявил в передних, что король более не принимает. Тогда король подошел к герцогу д’Эпернону и ударил его по плечу.

– Ла Валетт, сегодня вечером ты прикажешь раздать твоим Сорока пяти денежную награду и распустишь на целые сутки! Я хочу, чтобы они повеселились. Они спасли меня, как белая лошадь спасла Суллу.

– Спасли? – повторила Екатерина с удивлением.

– Да, матушка. Спросите у д’Эпернона!

– Я спрашиваю вас – это, я думаю, лучше.

– Если так, то выслушайте. Наша любезная кузина, сестра вашего друга господина де Гиза… О, не отпирайтесь, это ваш друг.

Екатерина улыбнулась, и улыбка эта как будто говорила: «Он не поймет никогда». Король видел эту улыбку, он сжал губы и продолжал:

– Сестра вашего друга де Гиза приготовила мне вчера засаду.

– Засаду?

– Да, вчера меня едва не схватили и, может быть, убили бы.

– Кто же, герцог де Гиз?

– Вы не верите?

– Признаюсь, не верю.

– Д’Эпернон, друг мой, расскажи матушке все происшествие, с начала до конца. Если я буду говорить сам, а она поднимет плечи, вот как теперь, – я рассержусь, а я, клянусь честью, берегу свое здоровье.

И, обращаясь к Екатерине, прибавил:

– Прощайте, матушка. Любите де Гиза сколько вам угодно. Я уже заставил колесовать господина де Сальседа, вы помните!

– Без сомнения.

– Ну, пусть Гизы подражают вам, пусть не забывают этого. – И король, подняв плечи еще выше, чем его мать, ушел в свои комнаты, сопровождаемый Мистером Лоу, которому пришлось бежать, чтобы не отставать от своего короля.

Поговорив о людях, расскажем и о событиях. Было восемь часов вечера, и одинокий, печальный домик Робера Брике темным треугольником вырисовывался на сером небе, предрасположенном более к дождю, чем к ясной погоде.

Этот дом, всем своим видом показывающий, что душа покинула его, был достойным соседом того таинственного дома, о котором мы уже сказали несколько слов и который возвышался прямо напротив. Философы, утверждающие, что именно предметы неодушевленные видят, чувствуют и говорят особенно красноречиво, заметили бы, что эти два дома зевают, глядя друг на друга. Невдалеке раздавался страшный шум меди, смешанный с неясными голосами и визгом, – будто какие-то гномы усердно работали в своей пещере.