Солнечный ветер - стр. 38
Они так много шагов сделали оба. А теперь делают шаги по лестнице аукционного дома Голденс и оказываются внутри галерейного пространства, где по стенам развешаны лоты, и он залипает на работах народных художников, в основном в жанре наивного искусства. Не то чтобы разбирался. Но все это – будто из детства, и здесь он чувствовал себя будто бы дома, в утраченном времени, когда к себе на колени его садила баба Мотря, он хватался руками за ее бусы-лускавки, пытаясь стащить их с нее, а рядом что-то рассказывал дед Ян. Что-то про звезды, про богов и про Аврору.
18. 4.3
В большом кругу, в котором его поставили возле себя Дарина и Влад, говорили совсем не о живописи. И не о том, что на вырученные деньги будет оказана помощь реабилитационному центру. Об этих очевидных вещах не говорил никто. Говорили об акциях, о процентах, о тенденциях. И о том, кто такой Назар Шамрай. Промышленники были заинтересованы. Вечер удался. Шампанское оказалось вкусным, музыка, исполнявшаяся музыкантами национального оркестра народных инструментов, – волшебной, а генеральный директор компании «Фебос» – перспективным и стоящим внимания.
После их пригласили в соседний зал, занять свои места. И они перешли к основной части мероприятия. Назар сидел слева от Дарины, разглядывал проспект, в котором описывались лоты. А потом его как будто ударили в грудь. Больно и жарко.
Он поднял глаза и увидел ее.
В этот самый момент распорядитель вечера пригласил ведущих мероприятия – популярного актера, который вывел на импровизированную сцену под руку не менее популярную модель. В общем, гордость нации. Актер, как и положено, мало отличался от прочих присутствующих в зале мужчин – одет был «дорого-богато» и улыбался во все свои тридцать два белоснежных зуба. Модель, в свою очередь, выглядела так, словно и сама была одним из лотов аукциона. Яркий макияж, собранные волосы, открывающие тонкую шею и обнаженные плечи, и высокий разрез на шелковом вечернем платье, в котором при каждом шаге притягивала взгляд матовая кожа бедра.
И Назар залип. Залип до того, что едва дышал, боясь спугнуть нахлынувшее на него горячее и острое чувство, которому не было названия. Или, может быть, он не знал его названия. Он дохрена всего знал, прочитал множество книг, учился каждый день, чтобы становиться лучше, чтобы хотя бы немного приблизиться к ней… и не знал, как называется то, что испытывал в тот миг.
Она заговорила, и он подобрался и чуть подался вперед, вслушиваясь в то, как звучит ее голос. Хрипловато, низко… он бы купил все что угодно, если бы таким голосом она начала уговаривать его сделать покупку. Но прямо сейчас она перешучивалась с соведущим, представляя первый лот, и Назар ошеломленно думал, как это? Как это так? Ни разу за четырнадцать лет и второй раз за два дня. Как это возможно? Разве так бывает?
Шамрай радовался тому, что в зале очень много людей. И тому, что вряд ли Милана видит его – он в третьем ряду, а она явно сосредоточена на работе. Зато он может смотреть, сколько хочет, ничем не привлекая внимания. И длить, длить, длить иллюзию, что позавчера она ушла не насовсем. Не так, как он когда-то. И будто бы не было ничего такого, что отвернуло их друг от друга. Она не изменяла. Он не бросал в беде. Они не унижали друг друга. Они даже не знакомы, а перед ним красивая женщина. Невозможно красивая женщина. Произведение искусства, недаром они в галерее. Только что двигается, говорит, улыбается, шутит, живет, отзываясь на реакции зала. И ему это нравилось.