Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - стр. 30

Со мной, буквально не отходя ни на шаг, был молодой красноармеец Гриша Арбатский, бывший студент первого курса МАИ. Ему было всего восемнадцать лет, а мне почти двадцать два года. Я в его глазах казался намного старше, да к тому же после ранения политрука исполнял его обязанности.

Я говорю:

– Гриша, пойдем заберем патроны, я видел цинки с патронами в соседнем окопе.

Мы вышли из укрытия и прошли всего-то метров двадцать от него. Только мы наклонились и стали открывать цинковые ящики с патронами, как в то самое место, где мы только что находились, угодил тяжелый снаряд. Восемь человек, которые оставались в укрытии, были буквально разорваны на части. У нас с Гришей – ни одной царапины.

Еще одна загадка судьбы!

5 марта 1942 года, за три дня до ранения, меня в первый раз принимали кандидатом в члены партии. Рассмотрение моего заявления парткомиссией пришлось как раз на момент атаки противника. Все поднялись по команде «В ружье!», и уже на бегу я слышу: «Есть предложение принять». И голоса в ответ: «Принять!» Так я стал кандидатом в члены партии. Но кандидатскую карточку мне вручить тогда не успели.

8 марта пуля меня все же нашла. Но, как видно, она срикошетила обо что-то и попала мне в левую ногу. Прошла вдоль бедра, оставила в кости желобок, по краям которого до сих пор находятся мелкие осколки кости, пробила тазобедренную кость, обошла сустав и застряла повыше колена.

С перевязочного пункта меня повезли в госпиталь. Еду с каким-то мужичком. Он меня обнял, положил на меня руку. Я ему говорю: «Что ты жмешь меня? Мне и так больно!» Потом и сам потерял сознание. Когда нас привезли, оказалось, что обнимавший меня мужичок давно помер и стал уже коченеть.

В госпитале пулю извлекли и показали мне эдакий деформированный девятиграммовый орешек. Как она гуляла во мне и почему не затронула суставы – для меня и врачей до сих пор остается загадкой. Еще одна загадка судьбы!

В госпитале, размещенном в школе поселка Буй, я пролежал около трех месяцев. Помню, как к нам приходили выпускницы десятого класса этой школы. Устроили концерт, танцы. Я, правда, с костылями не танцевал, но другие – ходячие – танцевали. Картина была такая: у каждого раненого рубашка с завязочками, кальсоны с завязочками и тапочки разные. Девчонки приодетые пришли. И вот эти ребята танцуют. Ни в одном кино я такого не видел!..

После госпиталя в июне 1942 года я вернулся на Северо-Западный фронт в 318-й стрелковый полк 241-й стрелковой дивизии, которой командовал легендарный молодой генерал Черняховский. Я видел этого знаменитого генерала. На пути из госпиталя в часть нас остановили два всадника. Один из них – стройный, высокий – спросил, кто мы и куда идем. Мы объяснили, что пополнение. «Ну что ж, это хорошо!» – сказал он и галопом через поле поскакал в деревню. А поле – метров четыреста. И простреливается немцами. Мы поинтересовались, кто этот отважный человек. Сопровождающий с нескрываемой гордостью ответил:

– Да это наш командир дивизии, генерал Черняховский!..

Вот сейчас очень много пишут о том, что заградотряды расстреливали отступающих. Все это вымысел. Ничего такого я не видел.

Первоначально, поскольку я еще не был готов к бою на передовой, меня отправили в так называемый батальон выздоравливающих. Но и после батальона выздоравливающих такие, как я, были еще не вполне здоровы. Учитывая, что активных наступательных действий не было, меня направили в заградотряд тоже в качестве зам. политрука. Там было где-то человек сорок. Но как только начались боевые действия – а мы были в трех-четырех километрах от передовой, – нас тут же бросили в бой.