Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - стр. 32

Уже рассвело. Я решил встать в полный рост и идти в тыл. Немцы были в сорока метрах. «Пусть добивают, чем мучиться», – думал я. Добивать меня они не стали, видимо, видели, что уходит смертельно раненный.

Кое-как я добрался до церкви, в которой расположился перевязочный пункт. Тяжелораненых несли на обработку вне очереди, а так как я пришел своим ходом, пришлось ждать. Я сидел, скрючившись, зажимая, как мог, свою рану. Наконец подоспела и моя очередь. Хирург внимательно осмотрел рану и сказал:

– Ты у меня сегодня девятый с ранением в живот. Восемь человек, – он сложил руки крестом, – наверняка погибнут, а ты будешь жить. Ранение у тебя касательное. Полсантиметра глубже или один сантиметр ниже, и был бы среди них.

Так в это утро я родился второй раз. Спас меня отцовский ремень, да и немцы пощадили, не стали добивать. Пуля по касательной попала в ремень и чуть-чуть изменила направление…

Ремень этот я не сохранил. Да и зачем он был мне тогда нужен с двумя рваными дырами? Это сейчас бы я его очень бережно хранил, а тогда от каждого грамма лишнего веса мы старались избавиться. В рюкзаке должны быть патроны, диски для автомата, котелок и ложка – все. Даже портянки не всегда были запасные.

В медсанбате я пробыл всего дней восемь и оттуда вернулся на передовую в свою роту. После первого ранения я не успел получить сапоги, а из госпиталя нас всех выписывали обутыми кое-как. Так я и остался в обмотках. Когда уже подходил к нашим окопам, у меня вдруг одна обмотка размоталась. Я наклонился, чтобы ее поправить, и в это время осколок снаряда просвистел у меня над головой и врезался в землю. Если бы не наклонился, наверняка был бы «готов». Опять судьба!..

После тяжелейших боев за господствующую высоту с церковью на самом берегу озера Селигер в районе села Полново наша «рота боевого состава» закопалась в землю всего в нескольких десятках метров от противника и находилась в глухой обороне в течение более четырех месяцев. Было очень тяжело. Раненых почти не было. Только убитые, так как ранения были в голову. Нервы у бойцов не выдерживали. А любая оплошность стоила жизни. Спать приходилось урывками.

Дело в том, что окопы у нас были отрыты в полный рост и хорошо освещались солнцем. Долгое противостояние привело к тому, что немецкие снайперы пристреляли каждую амбразуру и вели огонь прицельно. Мы почти каждый день выносили одного, а то и двух убитых бойцов из окопов, пока не разгадали маневр врага.

Ранение, как правило, было смертельным, потому что амбразуры были на уровне головы. И вот, скажем, идет человек по окопу в полный рост. Немцы видят, что в нашей амбразуре промелькнул солдат. Они знают, что через две секунды он появится в другой амбразуре, и ровно через две секунды стреляли по этой амбразуре…

Потом мы до того привыкли к обстрелу, что не обращали на пули никакого внимания. С наступлением темноты выходили из окопов, выравнивали бруствер и делали другие работы. Вот так привыкаешь к опасности.

За эти месяцы противостояния состав роты в 70 человек сменился трижды. В четвертый раз – 31 декабря 1942 года – рота была уничтожена полностью. Случилось это так.

В ночь на 30 декабря мне снится сон – я его как сейчас помню. Будто я – альпинист (мечта моей молодости), иду по тропинке вдоль крутого склона глубокого ущелья, по дну которого с грохотом несется горный поток. Тропинка подо мной проваливается, и я вот-вот сорвусь в этот поток. Поднимаю голову и вижу ребят из МВТУ. Они подают мне руки и вытаскивают. И до того мне все явственно запомнилось, что на следующее утро я рассказал сон санинструктору – ему было сорок три года, и мы считали его стариком: нам-то по двадцать с небольшим.