Сохраняя веру - стр. 20

– Она живет где-то поблизости?

– Не знаю, – отвечает Вера. – Спроси ее сама.

Мэрайя вдруг чувствует резкую боль в груди. Со времен пребывания в Гринхейвене собственный разум представляется ей набором стеклянных фишек домино: их можно поставить на ребро, но при малейшем дуновении они падают. Неужели склонность терять связь с реальностью передается генетически, как цвет волос или предрасположенность к ожирению?

– Сейчас твоя подруга… здесь?

– Ну а ты как думаешь? – фыркает Вера.

Коварный вопрос.

– Да?

Вера, смеясь, усаживается на перекладину верхом и болтает ногами.

– Слезай, пока не упала, – требует Мэрайя.

– Я больше не упаду. Со мной ничего не случится. Моя хранительница мне так сказала.

– Все-то она знает! – ворчит Мэрайя и лезет на качели, пытаясь дотянуться до дочери.

Подобравшись поближе, она слышит, как Вера тихонько напевает на мотив старинной детской песенки: «Плод дерева… которое среди сада…»

– А ну-ка, в дом! Сейчас же!

Только уложив дочку в постель и подоткнув ей одеяло, Мэрайя понимает, что впервые после циркового происшествия Вера смогла надеть ночную рубашку.

Если не считать того, что Барби совсем лысая, Вере нравится играть в кабинете доктора Келлер. Здесь есть и варежки с липучками, которыми ловят специальные шарики, и кукольный домик, и мелки в форме уточек, свинок и звездочек. Ну а на Барби, конечно, смотреть жутковато. Глядя на маленькие бугорки с дырочками там, где должны быть волосы, Вера вспомнила, как однажды у нее из рук выпал писающий пупс. Тело распалось на две половинки, и внутри она увидела не сердце, а маленький насос и батарейки.

И все-таки Вере нравится на приеме у доктора Келлер. Она боялась, что ей будут делать уколы или засовывать в горло длиннющую ватную палочку, но доктор Келлер только смотрит, как она играет, и иногда задает вопросы. Потом вообще выходит в другую комнату, где сидит мама, а Вера еще долго играет одна.

Сейчас доктор Келлер сидит и пишет что-то в блокноте. Вера надевает на руку куклу в короне и нарочно роняет ее. Ворошит цветные мелки в контейнере. Встает, переходит в другой угол кабинета и смотрит на лысую Барби. Берет ее и несет в кукольный домик.

Он, конечно, не такой красивый, как те, которые делает мама, но это даже хорошо. К маминым домикам Вере подходить не разрешается, а если она все же потихоньку вытащит крохотный стульчик или потрогает плетеный коврик, то приходится не дышать, чтобы не сломать миниатюрную вещицу. Зато пластмассовый кукольный дом в кабинете доктора Келлер предназначен для детей, для игры. А не просто для красоты.

Кена и Барби, вторую, с волосами, кто-то запихнул в ванную. Голова Кена опущена в унитаз. Вера ставит его на ноги, «ведет» обеих кукол в спальню и крепко прижимает друг к другу. Потом берет лысую Барби и ставит у стенки, чтобы смотрела. Доктор Келлер на своем стуле быстро подкатывает поближе:

– Как много людей в этой комнате!

Вера поднимает глаза:

– Это папа, мама и еще одна мама.

– Две мамы?

– Ага. Вот с этой, – Вера указывает на Барби в объятиях Кена, – папа целуется.

– А эта?

Девочка ласково гладит лысую голову одинокой куклы:

– А эта все время плачет.

– Ты… что?!

Лицо Джессики разочарованно вытягивается, и Колин понимает, что допустил очередную ошибку.

– Я думала, ты обрадуешься, – говорит она и начинает плакать.