Собственность заключенного - стр. 41
— Ты не производишь впечатление плохого человека, Дамир, — тихо замечаю. — Может ты и в тюрьме, но ты человек. Ты меня не тронул, хотя мог. И ничего бы тебе за это не было. Сам знаешь. Кормишь, оберегаешь, учишь защищаться. Зачем? Чтобы бросить волкам на растерзание?
— Никто не посмеет тебя тронуть, — ощетинивается, будто сама мысль об этом ему претит. — Но отпустить тебя не могу. Даже если бы хотел, — он ловит мой взгляд, удерживая, и вдруг в два шага оказывается на расстоянии считанных сантиметров. — А я не хочу.
Его твердое «не хочу» — мой приговор. Как долго я смогу продержаться, прежде чем сломаюсь?
— Вы не можете держать меня в заложниках вечно.
— Ты не заложница. Ты мой приз, пташка.
Возможно я ошиблась? И человека в Дамире не осталось? И он просто ждет, когда я сама отдамся ему? В таком случае ему придется ждать вечность. Потому что все хорошее, что между нами случилось за эти пару дней, он прям сейчас перечеркивает.
— Меня будут искать.
— Будут, — легко соглашается. — Но найдут ли?
От этих слов мир словно замирает вокруг нас. Сейчас я осознаю, какой была дурочкой. Дамир и не собирался меня отпускать. У него есть на меня план. Я — его пешка, а может ключевая фигура. Какая участь мне уготована в его игре знает только он сам. И даже если я прямо сейчас лягу на кровать и раздвину ноги, он мне ничего не расскажет.
— Не усложняй свою жизнь здесь, пташка. Лучше тебе слушать меня и не нарываться на проблемы. Из тюрьмы не так просто выбраться, поверь мне, — усмехается. — Возьми что тебе нужно и пошли.
— Я. Никуда. Не. Пойду, — задирая горделиво подборок, смело заявляю, отчего Бахметов недобро прищуривается.
— Здесь ты не останешься.
— Выведи меня на улицу, — требую. — Выведи и я скажу, что ты мне помог. Тебе скостят срок.
— На сколько? На целых два месяца? — сарказмом спрашивает. — Ты стоишь двух месяцев, пташка.
Разумные доводы закончились. И я прибегаю к угрозам.
— Тогда лучше убей меня! — яростно шиплю, точно ядовитая змея, готовая в любой момент наброситься. А змеи, знаете, просто так не жалят. Только когда чувствуют опасность.
Дамир выдерживает молчание в несколько секунд, прежде чем сухо произнести:
— Ты не сталкивалась со смертью, Женя. Ты не знаешь, что такое находится на грани, иначе бы не разбрасывалась такими громкими заявлениями. Жизнь всегда лучше смерти.
— А зачем мне такая жизнь? — я не сдерживаюсь, и со всей дури бью кулаком в грудь Бахметова, но он просто непрошибаемый тип. Позволяет нанести еще один злой удар, а потом перехватывает руку. Сжимает запястье не больно, но крепко. — Когда каждый день я просыпаюсь с мыслью, что меня может поиметь какой-то грязный зэк!
Лицо Бахметова багровеет, а глаза наливаются кровью. И только сейчас понимаю, что сказала. И хоть я не имела ввиду Дамира, но слова уже сказаны. И он их принимает на свой счет.
— Все сказала? — от ледяного тона по коже пробегает мороз.
Поджимаю губы и отворачиваю голову, не собираясь извиняться за опрометчивые слова. В конце концов
они недалеки от правды.
— Повторяю, Женя, — его рука хватает меня за лицо, поворачивая к себе и заставляя посмотреть в глаза. — Никто тебя не тронул. И не тронет, пока я этого не захочу.
— А если тебя не станет?
Бахметов и бровью не ведет. Расплывается в кривой ухмылке, насмешливо бросая: