Собрание сочинений. Том 1. Ранние стихи. С этого началось - стр. 17
– И день удачный выпал, – вторила она ему, – ветер тёплый. Талым снегом пахнет.
Скворчиха вскоре принялась за уборку, а скворец остался на ветке до поздних сумерек. Он то принимался петь, то молча вспоминал многое, связанное с родной ветлой. Здесь каждая ветка, любой сучок знакомы. Здесь он учился летать, здесь поймал первую в своей жизни букашку…
Воробей-отец большой любитель поболтать о том о сём с друзьями. Вот и в тот день, когда прилетели скворцы, он сидел среди приятелей, знакомых и незнакомых воробьёв на большом кусте сирени, перед домом бабки Авдотьи. Воробьёв собралось видимо-невидимо. Куст был увешан ими так густо, как не сидят листья на сирени летом. Разговор идёт шумный. Особенно всех волновало поведение скворцов.
– Прилетают и грубой силой выкидывают нас на улицу, а ещё неизвестно, для кого люди строят домики? Вряд ли для скворцов! Да, что они значат? Посвистят, покружатся три весенних месяца, и жди их до следующего года. То ли дело мы, воробьи, круглый год здесь и все переносим на своих плечах: и жару, и страшный осенний ветер, и голод зимой, – так говорил серьёзный голосистый воробей, и все с ним были согласны.
Страсти распалялись от вида двух пострадавших воробышков. Одному из них скворцы пустили пух с боков, второму наполовину выбрали хвост, видимо, очень упирался, когда его выселяли из скворечника.
Постоянный шутник – чернявый воробей, только появились пострадавшие, ехидно спросил: «Что, друзья, пожертвовали из своих запасов на утепление квартир уважаемых скворцов? Шутника одёрнули, а ощипанных воробьёв посадили на самом видном месте так, что их материальные потери возбуждали «справедливый» гнев против скворцов у всего воробьиного сборища.
Воробьи перебивали друг друга, каждый хотел что-то сказать первым, и поэтому от куста шёл такой треск, писк и скрежет, будто пришёл июнь и парни по дороге на гулянье завернули на огороженную ветхими жердями усадьбу бабки Авдотьи, чтобы нарвать с того самого куста пахучей, влажной от садящейся росы сирени.
Наш воробей несколько раз порывался вставить своё слово, его перебивали – слишком много здесь было молодых горластых воробьёв. Но все же он улучил момент затишья и громко сказал: «Пора пустить пух из самих скворцов!» Ещё громче зашумели воробьи.
На порог из дома вышла бабка. Куст теперь уже звенел. «Весна, – подумала старая, – ишь как стараются, с самого утра сидят…» И она, подойдя к кусту, беззлобно махнула рукой: «Кыш-ш-ш-ш, оголтелые!»
Воробьи поднялись круглым облачком и рассыпались в разные стороны, как горох по полу.
Подлетая к дому, воробей увидел свою семью у старого скворечника и всё понял. Это был старый воробей, испытавший на своём веку всякое. Горько сделалось ему, но он сдержался. Когда уснули дети и они остались вдвоём с воробьихой, он глухо проронил:
– Выжили… Где тут ждать справедливости?
Он собирался ещё долго проклинать скворцов, но воробьиха охладила его пыл:
– А зачем мы вселялись туда? Могли ведь жить в старом доме? Утеплили бы его, обжили. Всё ты уговаривал: и выше там, и дом новый, и речку видно.
Воробей как-то сразу сдался:
– Что ж, поживём здесь…
Но слова о справедливости запали в душу воробьихи, разбудили воробьиную гордость.
«Нас, воробьёв, унижают, нас ни во что не ставят. Да разве мы…» – закипала в ней обида, и её доброжелательность к скворцам пропадала так быстро, как тает падающая звезда в синем ночном небе.